Мир Гаора - Страница 14

К оглавлению

— Стой.

Впереди лязгая, распахивается дверь.

— К отправке.

— Где сопроводилка?

— Держи.

— Ещё две ездки и сменяемся.

— Наконец-то.

— Минк, идем в пивную?

— Сегодня не могу.

— Чего так?

— Ну, как знаешь.

— Подай правее, мне не развернуться.

Они шли по подземному гаражу сквозь этот обычный рабочий шум мимо фургонов-перевозок. Шофёры, механики, охрана, чиновники, рядовые и сержанты, в форме и в штатском… Конвейер — вдруг понял Гаор. Это не отдельные случаи, а отработанный, отлаженный конвейер.

— Стой.

— Загружай.

— Пошёл.

Их отстёгивали от цепи, вталкивали в машину и рассаживали по скамейкам вдоль бортов, ловко пристёгивая специальными скобами за наручники. Гаор стоял последним и оказался у самой двери.

— Закрывай.

Захлопывается дверь.

— Поехали.

Глядя вверх, на затянутый решёткой, а поверх неё сеткой открытый люк в потолке, Гаор ждал.

Проехали под лампой, второй, остановка… на выезде, и вот оно — небо! Он вдохнул всей грудью, преодолевая боль, проталкивая внутрь стоявший в горле комок.

— Где едем? — спросил вдруг кто-то.

— А то не знаешь куда? — ответили ему.

Кто-то выругался, ещё кто-то всхлипнул и заплакал. Гаор молча смотрел в проплывающее небо, мутное, то ли от частой сетки, то ли от набежавших облаков. Но хорошо, что люк открыт, а то и задохнуться недолго. Но они нужны живыми, так что… Ехали быстро, и ветер бил его по лицу, трепал волосы, выдавливая и тут же высушивая слёзы.

— Я чистокровный, они не имели права…

— Раньше надо было права качать…

— Пошли вы…

Разговаривали привычно тихо, вполголоса. Битые. Но и рабство по приговору за кражу булки не дадут. Ну, всё, вот теперь всё. А Кервин не пришёл. Почему? Не захотел, побоялся? Интересно, парни откуда узнали? Известили? Кто? Наверняка, Кервин. И Жука он. Про Жука сам ему как-то рассказал, и Кервин загорелся, чтобы Жук у них по проблемам законности выступил. Обещал свести, да всё недосуг было. Теперь они без него. Ну, про Жука понятно, а парни… Обалдуи, вздумали ему прощальный салют отдавать. Как бы им за это солоно не пришлось, придерутся и, ну, не трибунал, а льготы ветеранские могут урезать. Тот же гадёныш вой подымет, а генерал не откажет. Он впервые про себя не назвал их отцом и братом. И поймав себя на этом, улыбнулся.

— Чего лыбишься? — спросил сосед.

— Тебя не спросил, — ответил Гаор, не поворачивая головы.

Ставить себя сразу надо, исправлять всегда трудно.

— Ты того… — сосед не договорил, угрожая не словами, а интонацией, что всегда действует лучше слов.

— Ты тоже не этого, — посоветовал он таким же намёком.

Машина мелко затряслась, как переезжая через рельсы. Если он ничего не путает, то уже недалеко. Рабское Ведомство за складами. Там и железная дорога, и шоссейки. На склады ему как-то приходилось ездить, ещё в училище. Он не пошёл в увольнительную, и каптенармус взял его с собой за амуницией. Его и ещё двоих, тоже оставшихся, нет, оставленных на выходной в казарме. И когда уже служил, тоже случалось. Он помнит: целый город. Вот и опять затрясло, в пятый раз. Пятая колея.

— Склады что ли?

— Они.

— Значит, скоро.

— Бывал уже?

— Или торопишься?

— Не бойсь, не опоздаем.

Кто-то даже рассмеялся, но тут же поперхнулся и закашлялся. И кашлял долго, надсадно, с хриплым бульканьем.

Под этот кашель они и доехали.

Выгружали их опять в подземном гараже. Отстегнули, вывели, поставили вдоль стены.

— Не оборачиваться. Не разговаривать.

У Гаора ощутимо мёрзли ноги, да и остальные потихоньку переминались на цементном полу. Вышел он первым и стоял с краю, но у надзирателей, видно, свои расчёты, потому что из строя выдёргивали не подряд, а по какому-то своему выбору. Наконец ткнули дубинкой в плечо и его.

— Ты. Пошёл.

У стола сержант с зелёными петлицами, на столе бумаги, рядом на полу корзина с наручниками. Сержант молча проверил номер на его ошейнике, приподнял ему волосы и долго разглядывал клеймо. Потом листал бумаги, что-то вычитывал. Он равнодушно ждал. Его ни о чём не спрашивали, а даже до училища, ещё Сержант ему объяснил, что лезть с пояснениями — это только себе вредить. Наконец сержант принял решение.

— В седьмую.

С него сняли наручники — руки сразу бессильно упали вдоль тела, отозвавшись болью в плечах — и скомандовали.

— Руки за спину. Вперёд.

Потом Гаор много раз думал, что заставило сержанта сделать этот выбор. Потому что долгое раздумье, листание справочников и списков и решение поместить его именно в седьмую камеру, спасло его. Если не сохранило жизнь, то от многих колотушек и неприятностей избавило. Чем бы ты ни руководствовался, старший сержант Рабского Ведомства на первичной сортировке в Центральном Накопителе — Большом Отстойнике по-простому — сочувствием или трезвым расчётом, нежеланием портить товар перед продажей или солидарностью с ветераном — на мундире сержанта теснились нашивки за ранения и бои, но спасибо тебе. Но понял это Гаор потом, а оценил ещё позже.

Здесь лифтов не было. Его спустили на два пролёта по обычной лестнице, открылась решетчатая дверь, и перед ним неожиданно шумный, заполненный гулом множества голосов коридор.

— Вперёд.

Слева глухая стена, справа решетчатые стены камер. За решётками оборванные, лохматые, небритые, в ошейниках… Некоторые стоят у решёток, с интересом разглядывая проходящих, а многие и голов не поворачивают, занятые своими делами.

— Стой.