Мир Гаора - Страница 148

К оглавлению

148

— Рыжий, а покрутиться дашь?

— Дам, — ответил Гаор и спрыгнул.

Махотка подпрыгнул и вполне уже удачно уцепился за трубу.

— Пошёл, — скомандовал Гаор, становясь на страховку, — десять подтягиваний.

— Агаа, — протяжно ответил Махотка, втаскивая себя наверх.

— Молчи, дыхание собьёшь.

Пришли ещё желающие поглазеть и попробовать. Набежали девчонки дразнить Махотку и других парней. Стало шумно и весело. И все мысли о прошлом ушли, будто их и не было.

До ужина всё шло как обычно, в любой выходной вечер, но… но что-то и не то. Как напряжение какое-то, будто чего-то ждут, но чего? Вроде, всё как всегда, но Гаор чувствует это ожидание и невольно настораживается сам. Или всё дело в голубых сумерках, зеленоватом небе, золотой полосе закате и наливающейся светом луне?

На ужин ушли все как-то сразу и быстро. Ни обыска, ни пересчёта. Так что? И впрямь на ночь не закроют? Ну… ну… На ужин та же что и в обед каша, но вместо чая травяной отвар. И не кому-то, а всем. Что это? Почему?

После ужина все опять повалили к выходу, Гаор пошёл со всеми. Дверь надзирательской плотно закрыта, а наверху… охранника у двери нет. Как это? Двор пуст, ни надзирателей, ни охранников. Ну, их и раньше, положим, в выходной было мало, но у дверей сидели, и внизу у ворот и вдоль ограды в открытую стояли, а сейчас… И почему-то все не разбегаются по закоулкам, не играют, а сбиваются в тесные кучки, о чём-то тихо разговаривают, некоторые крутят в руках незажжённые сигареты, но не курят. Что это? Гаор подошёл к одной из компаний, но по нему скользнули такими отстраняюще безразличными взглядами, что он, прикусив губу, отошёл. Его опять посчитали чужим, за что? Он нашёл взглядом одиноко курившего у парапета Ворона и подошёл к нему.

— Ты что-нибудь понимаешь?

Ворон кивнул.

— Ну?

— Всё просто. Сегодня летний солнцеворот.

— Знаю, ну так какого хрена…?

— Мы, — Ворон сделал такую выразительную паузу, что Гаор невольно мысленно произнёс пропущенное слово: дуггуры. Ворон удовлетворённо кивнул, будто услышал, и продолжил, — служим службы в храмах, приносим жертвы, устраиваем парады, фейерверки и всякое прочее, а они празднуют по-своему. И мы им на этом празднике не нужны.

Гаор хмуро кивнул.

— Ты знал об этом?

— О чём? Скажем так, догадывался. Такие послабления на праздник большая редкость, но… но меня никогда не звали, а сам я в чужую веру не суюсь, — Ворон усмехнулся, — на чужом богослужении чужак может быть только жертвой.

— И что будешь делать?

— Покурю. Если не прогонят… посижу здесь, а нет, пойду спать.

Гаор кивнул. Да, спорить здесь не о чем. Всё, видимо, и в самом деле так. Готовится какое-то… богослужение, обряд, на котором им, ему не место. Тогда Плешак говорил ему, чтобы он молчал и никому не рассказывал, как матери звали к нему Мать-Воду, потому что мужчинам этого знать нельзя. Да, тогда он увидел и услышал запретное, но это было вынужденным, его лечили, спасали, а сейчас он здоров, и… и не нужен им. Обидно, он-то думал, что стал своим. Да что у него за судьба такая: везде он чужой! И всё потому, что полукровка, да… да лучше бы он прирождённым был!

Вышли матери, и теперь собирались вокруг них. Вот Мать поглядела на небо и покачала головой, кому-то в чём-то отказывая.

Ворон докурил сигарету, растёр окурок и встал. Теперь они стояли отдельно от всех. Ворон, опершись заведёнными назад руками о парапет, а Гаор рядом в пол-оборота к нему. Впрямую на них никто не смотрел, но Гаор чувствовал, как скользят по его лицу и телу внимательные, не враждебные, нет, а… выжидательные, проверяющие взгляды. От них чего-то ждут? Чтобы они ушли? Или наоборот, присоединились к остальным? Надо что-то сделать? Но что?

Старший подошёл к Матери и о чём-то говорит с ней, но смотрит на них. Гаор понял, что говорят о них, и что сейчас решается его судьба. И на этот вечер и на все последующие дни. Останется ли он чужим или станет своим. Будет как Ворон — свой, но чужой, или как Седой — чужой, но свой.

Вот подбежали, пробились сквозь толпу к Матери две девчонки и кто-то из парней, что-то быстро, перебивая друг друга, стали рассказывать. Мать кивает, но смотрит на них, одиноко стоящих у парапета, оборачивается к другим матерям и говорит с ними. Те кивают, соглашаются. Остальные слушают их и тоже кивают. Нет, конечно, Ворон сказал глупость, никто их в жертву приносить не будет, скорее всего, им просто скажут, чтобы они ушли, шли вниз, или… или все уйдут, а они останутся здесь, вдвоём, отверженными. Как… как те, которых укладывают у решётки или параши, которых вынужденно по приказу надзирателя терпят рядом… Ворон молча, закинув голову, рассматривает небо и луну, ставшую заметно ярче, а лицо у него такое, будто ему и в самом деле всё равно, что будет, какое решение приняли матери.

Начальник ночной смены охраны отошёл от окна.

— Ну? — спросили его.

— Приказ вы знаете. Огонь на поражение только при попытке перелезть через ограду, а в остальном ни во что не вмешиваться. Сигнализация включена?

— Да.

— Тогда отдыхаем и до утра выход только по сигналу.

На столах всё уже готово.

— Командир, в честь праздника…

Начальник усмехнулся.

— Не развезёт?

— Да со стакана…

— Обижаешь, командир.

— Для нас и бутылка не доза.

— Огонь с вами, только на корпус позвоню.

В надзирательской ответили, что спальни пусты, все на дворе.

— Ну и хрен с ними, ложитесь спать. Дверь только заприте, а то они шалеют, — сказал начальник и положил трубку.

Водка уже разлита, закуска готова, и ему сразу подали стакан.

148