Это… Всё-таки это?! Нет, надо бить сейчас, сразу…
— Смирно!
Строевая команда разворачивает его в стойку, прижимая уже сжатые в кулаки руки по швам.
Гаор перевёл дыхание и с ужасом увидел улыбку Гархема. Тот явно наслаждался зрелищем. Так… так… нет, выдержу, не дам тебе этой радости. Сцепив зубы, Гаор изо всех сил сохранял по-армейски неподвижное лицо.
Незнакомец снова обходит его кругом и, улыбаясь, подмигивает Сторраму. И тот, тоже улыбаясь, говорит.
— Да, и даже не слишком волосатый.
Чёрт, он же уже слышал это, тогда, там на аукционе. Так всё-таки торги?
— На потомство проверяли? — деловито спрашивает незнакомец.
Сторрам покачал головой.
— Я не занимаюсь разведением.
— Почему? Вам не нужен лишний доход? Детёныши дают неплохую прибыль.
Голос Сторрама серьёзен.
— Если чем-то заниматься, то серьёзно. Соответствующий контингент, контроль размножения. Я занимался животноводством, у меня и сейчас небольшая конюшня, нет, капитан, породистое разведение требует больших вложений, им надо заниматься серьёзно, а пускать процесс на самотёк…
— Но вы, надеюсь, его не кастрировали?
— Разве не видно? — подчеркнуто удивляется Сторрам и хохочет.
Капитан подходит вплотную уже спереди, смотрит прямо в глаза.
— Если в аттестации сержанта написано "умён", не верь глазам своим, а?
Ответа явно не требуется, его попросту грубо и цинично лапают, ощупывая половые органы. Гаор непроизвольно зажмурился, чтобы ничего не видеть, не сорваться, потому что нападение на хозяина, а, сорвавшись, он уже разбирать не будет — это смерть и всем остальным, не децима, а каждого, нет, он не поддастся…
— И к тому же выдержанный, — с этими словами его отпускают и оставляют стоять одного.
Гаор медленно открыл глаза. И увидел беззвучно смеющегося Гархема. Зрелище было мерзким.
— Он у нас влюбчивый, — наконец, вытирая выступившие от смеха слезы, сказал Гархем и отхлебнул из своей рюмки, — влюбился, понимаете, в рабыню-малолетку и безумствовал в лучших романтических традициях.
— Ну-ка, ну-ка, — усаживается в свое кресло капитан, — впервые слышу, чтобы раб безумствовал из-за женщины, да ещё в романтических традициях.
Смеясь и прихлёбывая коньяк, Гархем стал рассказывать.
— То на Новый год он её катал на перилах, по наружной лестнице.
— Там же восемь этажей! — изумился капитан.
— Шесть, — поправил его Сторрам и уточнил, — но высоких.
Капитан покачал головой.
— Действительно… безумство.
— Это ещё что! Вы ведь знаете, рабыни всегда себя чем-нибудь обвешивают. Особенно волосы, повязывают яркие тряпочки.
— Да, я с этим сталкивался.
— Ну вот, и у неё ветром унесло такую тряпочку, и прямо на эмблему, так он, — Гархем рюмкой показал на Гаора, — полез за ней. По стене, по растяжке… — Гархем снова отхлебнул и с живым интересом посмотрел уже не на собеседников, а на него, — Рыжий, она что, и в самом деле такая сладкая была?
— А сейчас она где? — спросил капитан.
— Утилизирована, — кратко ответил Гархем и неохотно пояснил, — вышел не очень приятный инцидент, и её пришлось отправить на утилизацию. Так он прямо в буйство впал, пришлось изолировать. На трое суток, — и хихикнул уже вслух, — для успокоения и вразумления.
— Надо же, — капитан покачал головой, глядя на Гаора, — страсти какие. Так что, у всех, значит, вдоль, а у неё поперёк…
Стиснув зубы до боли в скулах, Гаор молча, не выдавая себя ни единым движением, слушал их разговор.
— Сколько постов на Седьмой Аллее?
Что? Это при чём? Но ответ выскочил автоматически.
— Три, господин.
— Назови.
— На повороте к Воротам Основателей, на развязке с тринадцатым шоссе и на развороте к главному Храму. Господин.
Спокойный кивок.
— Где воевал?
Опять снова-здорово, это-то зачем? Но Гаор добросовестно перечислил.
— Вергер, Алзон, Валса, Малое поле, Чёрное Ущелье.
— Ого, — капитан даже присвистнул, — живучий ты, редкость для сержанта, даже старшего.
Гаор прикрыл на мгновение глаза, не давая прорваться наружу клокотавшей внутри злобе. Его усилий, похоже, не заметили.
— Всё, что ни делается, всё к лучшему, — философским тоном заметил Гархем.
— Огонь хранит человека для предназначенного ему, — с подчёркнуто благочестивым видом кивает капитан.
И все трое смеются.
"Смейтесь, сволочи, Огонь, значит, меня для рабства хранил, ладно, хрен с вами". Но лицо Гаора сохраняло прежнюю неподвижность.
— Нормы выдачи?
Опять ему?! "Хрен с тобой, помню".
Спокойно равнодушным тоном Гаор перечислил нормы табельной выдачи по линиям фронта. Все три линии он хорошо знал, прочувствовав на своей шкуре, получая и выдавая пайки, а то и выбивая их из тыловых каптенармусов.
— Смотри, какая память, — весело удивился капитан.
И новые вопросы вперемешку, о дорогах Алзона и правилах списания, как проехать по Аргату и где на Малом Поле стояли морпехи, за сколько боёв дают медаль "стойкости" и правила переписки. Гаор отвечал спокойно даже равнодушно. Гархем продолжал тихо хихикать, рассматривая свою рюмку, будто слушал анекдоты, а скорее всего, даже не слушал, а смеялся над чем-то своим. Сторрам одобрительно кивал на каждый его ответ, будто сидел на экзамене.
И опять внезапно.
— Упал, отжался.
Гаор качнулся вперёд, выставляя для упора руки. Сколько раз отжаться, ему не сказали, и он начал отжимания, готовый хоть к сотне, хоть… ни хрена себе господа развлекалочку устроили. Но это ладно, лишь бы опять лапать не лезли. Только сейчас до него дошёл весь ужас той, слышанной в отстойнике фразы: "купит тебя такой себе на подстилку, и спи потом всю жизнь у параши". Он не Тукман, за него так заступаться некому. Значит… значит, если опять полезет с руками, бить сразу. Хватит с него.