— Разумеется, — кивнул Венн, — и при надёжной крыше необходим прочный фундамент и хороший дренаж.
— Если дом не построен на болоте, — невесело усмехнулся Пятый. — Тогда ни дренаж, ни крыша не помогут. Будьте внимательны, не допускайте…м-м, у юристов есть такой термин, попытка с негодными средствами, им любят пользоваться адвокаты.
— Когда цель достигнута, все средства считаются хорошими, — улыбнулся Венн.
Ещё несколько замечаний о сортах вина, и они вполне сердечно распрощались. Что ж, неплохо. Можно сказать, почти "карт-бланш". Но — почти. С пятым отделением и его начальником никогда и ни в чём нельзя быть уверенным до конца. Пока в его действиях не нашли криминала, и на том спасибо. Но наглеть и зарываться нельзя. Так что пресс-камерой стоит поинтересоваться мимоходом, не афишируя и не привлекая внимания, а Рыжим… только в плане жив или нет, детали не столь важны.
Сколько длился обморок, Гаор не понял, но недолго, потому что, когда он открыл глаза, почти все были ещё в комнате. Сам он сидел на табурете у стены, рядом, как и раньше, с двух сторон Новенький и Младший подпирали его своими телами, не давая упасть на пол. Что-то смутное, на грани сознания подсказало Гаору, что благодарить не стоит, даже нельзя. Остальные сидели на табуретах и у стены на корточках, посмеиваясь и о чём-то негромко болтая. Старший подошёл к столу, к чему-то прислушался и кивнул:
— Пора. Давайте, парни, кому чего надо сами берите. Лохмача сюда давайте.
Гаора легкими тычками подняли на ноги и подвели к столу. Старший протянул ему полную до краев пивную кружку на полмерки с тёмно-зелёной густой жидкостью.
— Пей.
— Сам пей, — сказал стоявший рядом Резаный, — а то нос зажмём и насильно вольём. Хуже будет.
Гаор с трудом поднял скованные руки и взял у Старшего кружку.
— Что это?
— Пойло, — усмехнулся Старший, — чтоб работалось лучше. Пей.
От жидкости пахло болотом или чем-то другим, но не менее противным. И вкус был, как и запах, мерзким. Но, понимая, что не шутят и впрямь вольют силой, Гаор, давясь и удерживая подступающую к горлу тошноту, выпил кружку до дна и отдал её Старшему.
— Ну и молодец. Парни, руки ему назад сделайте.
Гаор даже понять услышанное не успел, занятый попытками удержать рвоту, как ему ловко расцепили руки, завернули их назад и снова надели наручники. Он бешено дёрнул плечами.
— Ты смотри, — оторвался от кружки с бледно-зелёной жидкостью Резаный, — уже действует, что ли?
— Нет, он сам по себе такой, — ответил Новенький, оттаскивая Гаора от стола к табуретам. — А теперь посиди, чтоб впиталось.
Гаор сел на табурет и откинулся назад, опираясь затылком и лопатками о стену. С ним происходило что-то непонятное, неиспытанное им. Вдруг резко обострилось зрение, всё стало ярким и чётким, а потом так же обострился слух. Он сидел и слушал, как Старший шёпотом ругает Шестого, что тот себе слишком густого налил и опять не сумеет вовремя остановиться, а тот отругивается, что не велика беда заломать лишнего, за это ни хрена не будет, а вот Младшего бы надо напоить, а то он опять не сработает. Гаор даже прикрыл глаза, чтобы их не ломило от слишком ярких красок, но скованными руками уши не заткнёшь, и его почему-то все сильнее выгибало, заставляя вжиматься затылком в стену и сползать на край табурета. И почему-то он не мог думать, в голове метались какие-то обрывки мыслей, и они были цветными, яркими и громкими.
— Ага, — сказал рядом Новенький, — в самый раз. Пока зайдём, пока начнём, он как раз будет.
— Пошли, — скомандовал над ним Старший. — Вставай, Лохмач.
"Лохмач… Это кто? Я?" — почему-то удивился Гаор, вставая не так по команде, как из-за того, что Младший и Новенький подняли его и поставили на ноги. Он открыл глаза и сразу болезненно прищурился, сморщив лицо.
— Ничего, привыкнешь, — озабоченно сказал Старший, — ноги-то передвигай, не нести же тебя.
Почему-то Гаору вдруг и в самом деле стало тяжело, неловко переставлять ноги, будто… будто что-то мешало ему. И этим чем-то было… был он сам. Его распирало, раздувало изнутри, застёжка брюк впилась в тело… что это с ним? Несмотря на обострившееся зрение, коридора, по которому они прошли, он не разглядел и не запомнил. Вокруг полыхала ослепительная белизна кафеля.
И комната, куда они вошли, показалась ему в первый момент тёмной. Он даже заморгал и затряс головой, пытаясь погасить полыхавшие под веками белые молнии.
— Вы зря упорствуете, — услышал он негромкий, по-отечески участливый голос. — Поверьте, эти меры не доставляют мне никакого удовольствия. Но вы, именно вы своим даже не упорством, упрямством вынуждаете меня.
— Нет, — в юношеском голосе звенело напряжение отчаяния. — То, что вы предлагаете, это… неприемлемо, это недостойно.
— Что?! — взревел ещё кто-то. — А свою невесту отдать этим скотам достойно?! Ах ты, щенок! Да я тебя!
— Ну, успокойтесь, зачем же так, — снова зажурчал голосок первого. — Сейчас молодой человек оглядится, посмотрит по сторонам, хотя бы вон в тот угол и всё поймёт.
"Пара работает", — догадался Гаор. Глаза уже не ломило, и он осторожно разлепил веки. Показавшийся ему поначалу тёмным следственный кабинет был просто неравномерно освещён. На канцелярском столе сильная лампа-рефлектор, вторая лампа, настенная, освещает маленький угловой диванчик и столик с бутылками и закуской, верхний свет выключен, и углы кабинета тонут в полумраке. В одном из этих углов стоят они. Старший чуть впереди и сбоку, а в самой тени он, Младший и Новенький, придерживающие его за локти. У стола двое: тот самый, отобравший его на просмотре за столом, а перед ним на стуле молодой, двадцати нет, парень в порванном университетском мундире, студентик. Второй… дознаватель стоит за спиной студентаи, слегка наклонившись, нависает над ним тёмно-серой глыбой. Пыточной "кобылы" нет — и тут же сообразил, что пыткой будут они, он. Гаор шевельнул плечами, но держали его крепко, а нависавший над студентом дознаватель обернулся на шорох и… одобрительно подмигнул Гаору. И это подмигивание Гаор ощутил как пощёчину, он хрипло выдохнул — почему-то горло свело судорогой и вместо ругани получился какой-то полузвериный рык — и снова дёрнулся. Старший — обострившимся от "пойла" зрением Гаор всё замечал — кивнул дознавателю.