— Ничего, братья, ждите моих сыновей. Они рассчитаются.
Первый Старый презрительно рассмеялся.
— Они тебя не помнят и не знают.
— Значит, придут внуки. Ждите и бойтесь.
Сортировка была последней, и она уже ничего не боялась. А он, услышав об этом, не мог понять: о каких сыновьях и внуках она говорила? Ведь вот же они все, её дочери и сыновья, все клеймёные, все родовые, ею же выученные и приученные к работе и покорности. Клеймёные неопасны…
Из амбулатории доносились голоса, значит, Рыжий, вернулся с тренировки. Стоит заглянуть. Голован уверенно толкнул дверь и вошёл в маленький, ставший совсем тесным от набившихся туда людей кабинет.
Последние пролёты Милка пришлось опять нести. Хорошо, хоть Вьюнок уже отдышался, мог идти сам и даже пытался помочь. Свалив уже привычно свою ношу на кушетку, Гаор попытался опять взять себе спирта, но на этот раз его перехватили как из-под пола возникшие Вербочка и Цветик и стали протирать ему синяки какими-то мазями и льдом, а Вербочка благодарить за сына, так что ему поневоле пришлось успокоиться и даже улыбнуться.
Первушка уже заканчивала перевязывать Милка, когда вошёл тот самый, который тогда подходил к нему с Третьяком и Драбантом.
— Голован… — начала Первушка.
Но тот взглядом остановил её и, к удивлению Гаора, повёл разговор если не по-дружески, то вполне сочувственно. Это настолько не походило на уже привычные порядки "Орлиного Гнезда", что Гаор не смог скрыть удивления. Голован его удивление заметил и не слишком весело улыбнулся.
— Что, Дамхарец, не думал, что и так бывает?
И что-то как подтолкнуло Гаора, как за язык дёрнуло, но ответил он по-нашенски:
— Кажин знат, что всяко быват, — и тут же, не дожидаясь ничьих вопросов, а что никто из присутствующих не понял его, было ясно, сам себя перевёл на дуггурский. — Каждый знает, что всякое бывает.
Голован только кивнул, и женщины, быстро переглянувшись, промолчали. Гаор взял свою куртку и посмотрел на Вьюнка. Тот сразу бросил на стол тряпочку со льдом и вскочил на ноги, всем видом демонстрируя готовность идти куда угодно и делать что прикажут. А дальше вечер покатился обычным порядком. И всю эту непонятную историю Гаор вполне искренне выкинул из головы, хотя то, что Голован не запретил ему говорить по-нашенски, требовало осмысления. Да и вообще… с этим Голованом всё как-то неясно. Но ему и без Голована мороки хватает, и отстаньте вы все от меня, гады и сволочи, без вас тошно!
А с утра началась вполне понятная, но от того не менее сложная гонка и круговерть по загрузке машины.
В гараж одна за другой вкатывались тележки с коробками, канистрами, пакетами… а Гаор принимал, затаскивал в машину и раскладывал по шкафам, рундукам и всяким ёмкостям. Идёшь на сутки, готовься на неделю — старая мудрость, а если идёшь на восемь суток? На сколько готовиться? На месяц? Судя по количеству и разнообразию закладываемого, не он один такой умный, и похоже, хозяин планировал ничего и нигде не покупать. Жратвы заложили… на взвод двухнедельная норма. Это по количеству, а по качеству… табельную роспись довольствия высшего офицерского состава Гаор не знал, но предположил, что она победнее будет, а уж выпивки загрузили…. И на себя он получил. Пакеты с концентратами, солдатские буханки в складской упаковке, нет, здесь точно паёк на восемь дней и строго по солдатской норме, не пошикуешь, но и голодать не придётся.
Драбант и Третьяк принесли хозяйские вещи. Бельё, нательное, постельное и столовое, три штатских костюма, два камуфляжа, утеплённый и облегчённый, форма, парадная и повседневная, а ещё обувь, галстуки, спортивные костюмы, пижамы… Только ушли, Кастелянша с двумя девчонками принесли его вещи. И тоже: три смены тёплого армейского белья, майки, трусы, носки, потом лакейская форма — две зелёных шёлковых рубашки, брюки и полуботинки.
— Со стиркой не завязывайся, — успела шепнуть ему Кастелянша, — так тючком и привезёшь, здесь постираем.
Он шёпотом поблагодарил.
Самое удивительное, что вся эта гора разместилась, и даже в шкафах и рундуках место осталось. Как он догадался, койка-рундук в кухонном отсеке предназначалась ему, и потому он свои вещи заложил туда. В машину никто и не пытался зайти, хотя у суетившегося тут же Вьюнка — ну, без мыла пацан влез — так и горели глаза.
Только загрузка закончилась, как появился Фрегор. И стал проверять, что и куда он заложил. Гаор угрюмо ждал неизбежных, как понимал, оплеух и прочего положенного за ошибки. Он же в лакейской службе ни уха, ни рыла не смыслит, значит, напортачил, значит, ему сейчас ввалят. И в самом деле, рассматривая содержимое шкафов и ящиков, Фрегор то и дело что-то перевешивал и перекладывал, но, к удивлению Гаора, не высказал никакого неудовольствия, а только приказал:
— Запомни, и чтоб всегда так было.
— Да, хозяин, — гаркнул он в ответ.
И только потом сообразил, что его ошибки были доказательством дословного выполнения им хозяйского приказа о недопущении кого бы то ни было в машину, потому и остались безнаказанными. "Ты смотри, псих психом, а соображает", — ощутил он на миг тёплое чувство к хозяину.
— Так, Рыжий, — Фрегор задумчиво облизнул губы и повторил: — Так…
"Началось? — предположил Гаор, — шило зашевелилось?" Но он ошибался.
Последовавшие приказы были вполне разумны.
— Так, проверишь её теперь на поворотах, если надо, сам переложи, сдай на охрану и до завтра как обычно. Выезд в четыре тридцать.
— Да, хозяин.
Гаор привычно по пунктам повторил приказ и, как только Фрегор убежал, приступил к исполнению. Ну что ж, шило на месте, то выезд в пять, то в четыре тридцать, но хорошо, хоть накануне сказали, а не за пять долей. Так что, будем жить?