— Он бил, а ты считал? — донёсся издалека голос надзирателя.
— Да, господин надзиратель, — бездумно ответил Гаор, мучительно пытаясь сообразить, как обойти очередью Плешака, уж больно неудобно тот стоит.
— Повернись, — сказал Гархем.
Не успел… упустил время, дурак, надо было сразу, а теперь что? Гаор повернулся. И сразу увидел лежащий на столе, под ладонью Гархема, пистолет. Чёрт, о нём он не подумал.
— Одевайся.
Гаор поднял с пола трусы и стал одеваться.
— Это известная методика, — говорил Гархем, глядя, как он одевается. — Результаты вы видите.
Гаор оделся и перевёл дыхание. Похоже, обошлось.
— Три белых, — сказал Гархем. — Сигареты первой выдачи.
На столе пачка сигарет, однозарядная маленькая зажигалка и три белых фишки. А пистолета уже нет. Когда успел спрятать, сволочь? Гаор подошёл к столу и взял… положенное. Как и Плешак отступил на шаг.
— Спасибо, господин управляющий, спасибо, господин надзиратель.
— Правила курения объяснит Старший. Наказание за нарушение двадцать пять "горячих".
И Гархем кивнул, отпуская их.
В коридоре Гаор почувствовал, что волосы у него мокрые от пота. Тяжело дыша, он продрался через толпу, ничего не видя и не слыша, и только в спальне перевёл дыхание. Плешак остался где-то сзади, видно рассказывает о случившемся. Хороший мужик, Плешак, хоть и язык без удержу. Гаор подошёл к своей койке и постоял так, упираясь в неё лбом. Чёрт, такой шанс упустил. Ведь второго не будет, Гархем, сволочь, просёк его, второго раза ему теперь не дадут. Но чем же он выдал себя? Стоял, где велели, руки держал неподвижно…
— Эй, Рыжий, ты чего? — окликнули его.
— Ничего, — отозвался Гаор, словно просыпаясь.
Он оттолкнулся от койки, запрятал, наконец, пачку в нагрудный карман рубашки, даже не посмотрев сорта, и пошёл к Мастаку отдавать долг. У него оставалась теперь одна белая фишка, на которую в ларьке… вроде карамельку можно купить, или треть сигареты, это если с кем-нибудь в складчину.
К тому времени, как выдача закончилась, Гаор уже совсем успокоился, старательно выкинув из головы мысли о неудавшемся прорыве… вот только куда? Похоже, к смерти. Ну, пристрелил бы он Гархема и тех двоих. А дальше что? С клеймом и ошейником ему никуда не уйти. Дальше только одно: ствол под подбородок и нажать на спуск. Нет, хрен вам в белы рученьки! Он ещё поживёт. Стоило матерям его вытаскивать, чтобы он так…? Значит, и думать об этом нечего.
— Рыжий, айда на двор. Там и покурим.
— Айда, — обрадовался он, быстро одеваясь.
На выход, он заметил, надевали комбинезон уже поверх одежды, а сверху ещё куртки и шапки. Он оделся как все и в общей, весело гомонящей толпе пошёл к выходу. Без построения и пересчёта, мимо закрытой уже надзирательской, по лестнице в верхний холл, дверь на двор открыта, и у двери на стуле охранник с автоматом, но выход свободный. Рабы молча, но беспрепятственно проходят мимо охранника, и… чёрное небо и ослепительно белый свет, заливающий бетонный двор.
— Рыжий, из света не выходи, — предупредили Гаора.
Он кивнул, показывая, что слышит, но продолжал стоять неподвижно, запрокинув голову и подставив лицо то ли мокрому снегу, то ли замерзающему дождю. Поганая ноябрьская слякоть, когда сверху снег с водой, снизу вода с землёй, что на плацу, что на фронте — нет хуже времени, а он дышит сейчас этой слякотью и надышаться не может.
— Рыжий, очнись, — толкнул его в плечо Полоша.
— Да, — ответил Гаор.
Он перевёл дыхание и огляделся уже по-новому.
На мокром бетоне толпились, бегали и толкались люди в куртках поверх комбинезонов, и он даже не сразу узнавал их. Похоже… похоже на перемену в училище, вдруг понял он. Когда их выпускали с занятий, они тоже вот так носились, даже если до этого были в спортзале или в тренажёрном, даже после строевой подготовки, когда, казалось бы, только лечь и лежать, а они, сдав в цейхгауз учебные винтовки, начинали носиться по коридорам и лестницам, а, если выпускали, то и по саду. И капралы — сержанты-воспитатели — не мешали им. Называлось это "пар сбросить". Так что он на перемене. Всё ясно и понятно.
На границе светового круга, достаточно, правда, просторного, у бетонного парапета, присев на корточки, чтобы ветер не задувал огня, курило несколько мужчин. Гаор подошёл к ним и, так же присев, расстегнул куртку и полез за сигаретами. Чтобы не намокли, прямо там под курткой и комбинезоном достал из пачки одну сигарету и зажигалку. Умело пряча от ветра огонёк, закурил и жадно вдохнул горький, обжигающий нёбо и горло дым.
— Что, Рыжий, дорвался? — засмеялся Зайча.
Гаор с улыбкой кивнул.
— Сколь, гришь, не курил?
— Три недели, — наконец выдохнул дым Гаор. — Когда приехали за мной, как раз я одну докурил, а вторую не начал. И всё.
Немного выждав, он уже расчётливо сделал вторую затяжку.
— Три недели, гришь, — Полоша покрутил головой, — я б столько не вытерпел.
— И что бы сделал? — с интересом спросил Гаор.
Интересно, в самом деле, какие здесь порядки. На фронте сигаретами делились, считать и отдавать потом, как долг, между своими было не принято.
— Попросил бы, — пожал плечами Полоша, — дали б затянуться. А ты гордый. Будто брезгуешь.
Гаор негромко засмеялся.
— Я просто порядков не знаю, а нарываться не хочу.
— Паря, — спросил его ещё кто-то, — а ты чо, прямо с фронта и сюда попал?
— Да вы что? — удивился Гаор. — Война два года как кончилась.
— А нам это по хрену, — сказал спросивший.
И Гаор был вынужден признать: в самом деле, идёт там где-то война или кончилась — здесь уже неважно.