Мир Гаора - Страница 79

— Рыжий.

— Мг.

— У тебя сигарет ещё много осталось?

Гаор повернул голову. Он лежал на своей койке поверх одеяла, обхватив руками подушку — отдыхал после разминки, довёл-таки отжимания до сотни, но видно перебрал, последний десяток на злости дохрипел, пришлось лечь отдохнуть. У его койки стоял и маялся Махотка.

— А тебе зачем? — спросил Гаор. — Тебе конфеты нужнее.

— Курит она, — нехотя признался Махотка. — Дай одну, а? В выдачу две отдам.

Гаор дотянулся до тумбочки и достал пачку, вытряхнул сигарету.

— Держи. А сигаретами не считаются.

Махотка с интересом посмотрел на него.

— Это как? Говорят, у вас, ну голозадых, заведено так, одну взял, две отдал.

— Тебе как врезать? — поинтересовался в ответ Гаор. — За всё сразу, или по отдельности?

— Ты ему раза за глупость дай, — посоветовал с соседней верхней койки Волох, — а то довалялся с девками, что вроде Тукмана стал.

Махотка покосился на поросшие светлыми волосками руки Волоха и вздохнул.

— Давай, — и наклонил голову под удар.

Гаор стукнул его ребром ладони по шее повыше ошейника, и инцидент был исчерпан. Махотка ушёл охмурять очередную девчонку, а Волох уже без всякого подвоха спросил.

— А что, и вправду там сигаретами не считаются?

Гаор оценил это "там" вместо "у вас" или ещё как, и ответил вполне доброжелательно.

— На фронте нет, и… на работе, — вовремя поправился он, — тоже не считались. Деньги — другое дело, но и тут по-разному. Люди-то разные.

— Это точно, — согласился Волох, — все люди, а каждый наособицу.

— Все люди, да не все человеки, — подал снизу голос Полоша.

Гаор даже рассмеялся, так ему понравилась формула. Смеясь, пересчитал оставшиеся сигареты и сунул пачку в тумбочку. Если завтра он выкурит одну сигарету вместо двух, то восполнит потерю и дотянет до следующей выдачи. Фишка тоже лежала пока. Через… два дня, если он не ошибся в расчётах, ещё три, это уже четыре. Одна дополнительная сигарета и… та же карамелька. Но конфеты ему без надобности. С ним охотно заигрывали, но перейти от смешков к делу он медлил. По многим, ему самому до конца не понятным причинам. Словно останавливало что-то. Понимал, что тем самым только разжигает интерес к себе, и… не мог.

С женщинами у него никогда проблем не было. В том плане, что знал, как когда и с кем. В пятнадцать лет они, пятеро из солдатского отделения, сложив карманные деньги, отправились в "солдатский" бордель. Их пустили. Он знал, что многие так бегают с тринадцати лет, но ему запрещал Сержант, а тогда как раз он пришёл в увольнительную, и Сержант его спросил.

— К девкам бегаешь?

Он, покраснев, мотнул головой.

— Пора бы, — строго сказал Сержант, — не всё тебе мороженое жрать, деньги и получше потратить можно. Жениться тебе не с руки будет, так что привыкай.

Насчет женитьбы он понял позже, но тогда слова Сержанта принял как разрешение, если не приказ. И пошло, поехало. На фронте в боях не до этого. Хотя трепались много, отгоняя таким трёпом страх и тупое отчаяние. А в перерывах, на переформированиях и прочем, были опять же "солдатские" дома и отделения с девками, в госпиталях были медсёстры, но чаще санитарки, медсёстры всё-таки предпочитали офицеров. С девушками он начал гулять на дембеле. Дорвался до… не знаю чего. Вроде всё про баб знал, и что и как, и с какими последствиями, а вот… дольше всего он был с Ясельгой, она даже переселилась к нему, и он стал платить за двоих. Он приходил домой, и его встречала его, да, его женщина. Он даже подумывал жениться, оформить всё, чтобы если что, ребёнок был его. Разрешения отца на женитьбу не требовалось. Другое дело, что отец мог не считаться с наличием у него семьи и ни на сотку не сократил бы ему выплаты. Это он уже тогда понимал. Да и не из-за денег они расстались с Ясельгой. Поссорились из-за чего-то, он даже не помнит из-за чего. И он решил выдержать характер. Нужен он ей — сама придёт. А сам он за ней бегать не станет. Выдержал месяц, да, почти месяц, Ясельга не появлялась, и он хоть и скучал, но уже собирался приступить к другой, когда… за ним приехали. И всё. И он понял, что ему и Ясельге повезло. Ясельга — полукровка, и будь она его официальной женой, то по тому же трижды проклятому закону о правах отца жена и дети бастарда входят в отчуждаемое по закону в пользу отца имущество. Этого он бы мог и не выдержать. Может, память о Ясельге, а может, и сознание, что дети раба с рождения рабы, и держали его сейчас. Не хочет он "плодиться и размножаться" в пользу хозяина. Хотя остальных это, похоже, не смущает.

За всеми этими мыслями незаметно наступила ночь. Как всегда Гаор мысленно проверил содержимое своей папки, дополнил лист словарика и вычеркнул хорошо усвоенные слова, переписал абзац в статье о Седом: "Как украли идею", на остальное не осталось сил, подкатывал сон и, опасаясь заснуть, оставив папку открытой, он мысленно быстро заложил в неё листы и завязал тесёмки.

Разбудил его стук надзирательской дубинки по решётке. Лупили так, что решётка гудела, будто надзиратель забыл, как открывается дверь, и решил её выломать. Гаор сел на своей койке, ошалело моргая и жмурясь от включённого в неурочный период света. Наконец, он проморгался и увидел, что у решётки стоит Старший в подштанниках, а с той стороны надзиратель и… Сторрам! Он впервые после торгов увидел хозяина. Сторрам был в кожаной мокро блестящей куртке с меховым воротником.

— Большой снегопад, — сказал Сторрам, — всем общий выход.

— Да, хозяин, — кивал Старший, — сделаем, хозяин.