Это не требовало ни разъяснений, ни вообще слов.
Её руки были мягкими, и даже касаясь синяков, не причиняли боли. Гаор нащупал на ней рубашку, не застегнутую, а завязанную на животе узлом, мимоходом удивился этому: не видел, чтоб женщины здесь так ходили, дёрнув, распустил узел и распахнул полы. Как и у него, белья у неё под рубашкой не было. Брюк впрочем тоже.
Естественным текучим, как вода, движением она откинулась и легла, увлекая его за собой. Бодая её, зарываясь лицом в её груди, Гаор стянул с себя и отбросил рубашку, приподнявшись, расстегнул и столкнул вниз брюки. Она негромко засмеялась, колыхнувшись под ним. Освободившись от одежды, Гаор уже спокойно вытянулся на ней, нашёл губами её губы, обнял. Она вздохнула, прижимаясь к нему. И чувствуя, что сил на обычную игру у него сейчас нет, что он теряет контроль над собой, Гаор резким, даже злым ударом раскрыл её, входя сразу целиком. Она приглушённо охнула, обхватила его за спину, прижимая к себе. Он яростно, стиснув зубы и хрипло дыша, бился об неё, заставляя вскрикивать, извиваться под ним. Будто весь этот страшный месяц он только об этом думал и этого хотел. Она часто дышала открытым ртом, прихватывая зубами кожу на его груди и плечах. По телу Гаора прошла медленная, мучительно сладостная судорога, он замер и в полубессознательном состоянии соскользнул с неё и лёг рядом, жадно хватая раскрытым ртом тёплый тёмный воздух.
С ним и раньше такое случалось, когда он на несколько мгновений как терял сознание, он не любил это состояние за ощущение полной беззащитности перед лежавшей рядом женщиной, но сейчас почему-то лежал спокойно. Просто отдыхая и не ожидая подвоха. Узкая ладонь с бугорками мозолей погладила его по мокрым от пота спутанным волосам.
— Дуры девки, всё врали про тебя, — её губы почти касались его уха, но шёпот не оглушал, а был приятен.
Гаор, приходя в себя, медленно повернул к ней голову, коснулся лицом её груди. Она обняла его за голову и прижала её к себе, даже чуть потёрлась.
— Врали, что ты как лягушка, гладкий да холодный. А ты ой как горячий. И мохнатенький где надоть.
Её ладонь скользнула по его телу и погладила по лобку. Гаор почувствовал, что краснеет, но лежал неподвижно.
— Вон у тебя пушок какой, как у мальчика, а так-то ты ладный мужик, — шептала она. — Рыжий ты, Рыженький.
Он повёл ладонями по её телу, наткнулся на показавшиеся ему жёсткими курчавые волосы в низу живота и чуть было не отдёрнул руку, но справился с собой.
— Лягушка, говоришь, — зашептал он. — Да я тебя саму сейчас как лягушку на прутик насажу.
И явно неожиданно для неё одним движением перевернул её на живот и привычно, как знал и умел с первого своего борделя, навалился сверху. Она забарахталась, но он был сильнее и вошёл уже сзади. Встать на колени не позволяла нижняя полка стеллажа, и он только сам слегка приподнялся, и, обхватив её обеими руками за живот, приподнял, подсунул под нее колени и… ударился спиной о стеллаж.
Рядом вдруг ойкнули. От неожиданности Гаор чуть не выпустил её, шёпотом выругался, и, извернувшись, скрючившись самому себе непонятным способом, всё-таки ударил, и ещё раз, и ещё… Пока снова не рухнул рядом с ней, по-прежнему прижимая её к себе.
— Ох, какой ты, — она мягко высвободилась и снова повернулась лицом к нему, погладила по груди.
Гаор лежал на спине, частыми вздохами переводя дыхание. Кажется, он напугал её. Надо бы… тоже, погладить, но у него вдруг иссякли все силы, он может только лежать и ощущать на себе её ладони, гладящие, словно… лепящие его тело.
— Спасибо, — наконец шепнул он.
— Да не за что, милый, — она наклонилась и поцеловала его.
Медленно возвращалось сознание, он снова слышал, видел и понимал. Рядом и ещё дальше сосредоточенно сопели, кряхтели и вздыхали, кто-то даже тоненько взвизгнул пару раз. Гаор и женщина одновременно засмеялись. Он протянул руку и нащупал её лицо, кончиками пальцев провёл по щеке. И опять новое неиспытанное им: его ладонь вдруг наткнулась на длинные мягкие волосы и утонула в них.
Она засмеялась и прижалась к нему, потёрлась щекой о его плечо. Он нашёл её руку и, подтянув к себе, поцеловал в ладонь. Она снова засмеялась.
— Ох, ты, Рыжий…
— А ты? Кто ты?
— А тебе почто?
— Как мне звать тебя?
— А куда? Нет, Рыжий, это я тебя позову, как соскучусь. А так… ну баба я, просто баба, понял?
— Нет, — мотнул головой Гаор. — Ты меня по имени зовёшь, и мне так надо.
Она смеялась над ним, но её руки оставались мягкими и тёплыми, и игриво гуляли по его телу. И он, плюнув на её причуды, что она не хочет ему назвать своего имени, уже снова наклонялся над ней, готовясь опять перевернуть, когда, стукнув, резко распахнулась дверь, и на пол лёг пронзительно яркий прямоугольник.
— А ну, — сказал грозный голос Мааньки, — а ну девки, кыш отседова!
Под стеллажами завозились, в световой прямоугольник вылезали и прятались голые ноги. Гаор нашарил свои штаны и натянул их, взял рубашку. Она тоже надела и застегнула рубашку. Её лицо занавешивали длинные, до плеч ей волосы, и разглядеть её, Гаору никак не удавалось. Он потянулся откинуть ей волосы, она оттолкнула его руки, вылезла из-под стеллажа и убежала, шепнув напоследок.
— Жди, я позову.
Сидя в душном пыльном сумраке, Гаор видел, как одна за другой подбегают к прилавку и, подныривая под него, выскальзывают в коридор лёгкие гибкие фигурки.
— А теперь вы пошли, — скомандовала Маанька. — Штаны все надели? А то я вас знаю!
Вслед за остальными Гаор вылез из кладовки, как все, не глядя на Мааньку и не рассматривая случайных соседей.