Надзиратели даже в коридор не вошли, но все дружно рассыпались по койкам и стали укладываться на ночь.
Когда Гаор возвращался из уборной, его окликнул Ворон.
— Ты дурак или сумасшедший? — и, не дождавшись его ответа, накрылся с головой одеялом.
Гаор пожал плечами и пошёл спать.
Им и впрямь владела какая-то злая радость, он сам чувствовал, что лезет на рожон, нарывается, но ничего не мог с собой поделать. Его ещё хватало на уставные ответы надзирателям и Гархему, на молчание в ответ на оскорбление или удар дубинкой по спине, ни за что, просто потому, что подвернулся под руку, но и всё. Он яростно учил Махотку физике и автоделу, учил его писать и заставлял читать надписи на канистрах и банках в гараже, быстро объясняя непонятные слова и названия. А вечером, окружённый зрителями и болельщиками, показывал Махотке и остальным приёмы рукопашного боя. Даже забросил папку. Толку-то от его воображаемых листов? Напечатанными ему их не увидеть, и никому другому тоже, так что и сил на них тратить не стоит.
Ворон хмуро наблюдал за ним, но не вмешивался. Как и в бесконечные разговоры о том, как здорово Рыжий врезал той сволочи, хоть чуть-чуть, но рассчитался за Кису.
И в этот день всё было вроде как всегда. Что Ворон пришёл на обед мрачный, будто ему скажи дважды по двадцать пять "горячих" влепили, хотя какие там "горячие" на умственной работе, и о чём-то тихо говорил с Матерью, явно встревоженной его словами, Гаор внимания не обратил. Тем более, что ему сказали после обеда ехать на малом трейлере с Гархемом, и эта перспектива его не очень радовала. Любой разговор с Гархемом теперь начинался и заканчивался оплеухами или пощёчинами, а это уже здорово надоело.
Поездка прошла благополучно. Он получил только одну оплеуху в начале, перед заданием. А потом уже всю дорогу Гархем молчал. Гаор довёз его по указанному адресу, как и было велено, зашёл следом в склад без вывески, взял указанные коробки, перенёс и загрузил их в трейлер, отвёз обратно, высадил Гархема сразу по въезде за линию охраны, притормозил у входа в склады, скинул коробки на тележки бригады Тарпана, отвёл трейлер в гараж, подготовил его на завтра и сдал механику под заливающийся звонок сигнала на ужин. Гархем, конечно, сволочь, но, похоже, время рассчитывать умеет.
А после ужина, Гаор только в спальню зашёл, как его позвал Старший.
— Рыжий, пошли.
Он сразу сунул обратно в тумбочку сигареты и подошёл к Старшему.
— Чего такое?
— Матери зовут, — озабоченно ответил Старший, — пошли.
Они пришли в кладовку Матуни, где уже собрались матери, Асил, Юрила, Мастак и… Ворон? Матуня задвинула за ними самодельный засов.
— Ну, — спросила Мать, глядя на Ворона, — зачем звал?
Ворон кивнул и как-то неуверенно повёл плечом.
— Даже не знаю, как объяснить, но залететь все могут и всерьёз.
— Ну, так по порядку рассказывай, — сказала Матуха. — Узнал ты чего?
— Да, — кивнул Ворон, — лучше начать с этого. Я работаю в бухгалтерии, и мне там рассказали, как, вернее, за что уволили ту сволочь. Дело повернули так, что Рыжий на него не нападал, а он сам побился, что у него был припадок, он упал на пандус, бился о бордюр, а уволили его за то, что он убил Кису. Называется это — умышленное уничтожение чужого имущества. Так что никаких разговоров, как Рыжий ему врезал, и прочего быть не должно. Понятно?
— Ни хрена непонятно, — сказал Гаор.
Мужчины согласно кивнули, недоумённо пожала плечами Маманя, кивнули, соглашаясь с Гаором, Маанька и Мамушка, явно не поняла Ворона и Матуня. Только Мать и Матуха стояли спокойно, но явно ждали продолжения объяснений.
— Я за это в "ящике" отлежал и ещё молчать должен? — стараясь сдерживаться, сказал Гаор.
— В "ящике" ты отлежал за то, что вошёл в запретную зону. Ты был не в себе, рвал на себе рубаху, что-то кричал, вошёл в зону, и тебя вырубили и отволокли в "ящик".
— Охренел? — начал злиться Гаор. — Там до зоны ещё бежать и бежать было. Ты вспомни…
— А что тебя за нападение должны были пристрелить, ты помнишь? — перебил его Ворон.
— А мне по хрену! — заорал в ответ Гаор.
— А децима тебе тоже по хрену?! — так же бешено, что уж совсем не походило на него, заорал Ворон.
— Чего?! — опешил от его крика и услышанного Гаор. — Ты что, Ворон?
— В сам деле, Ворон, — кивнул Старший, — это чего такое?
— Он знает, — Ворон смотрел на Гаора, — ты, вояка хренов, по истории что имел?
— Десять, — нехотя ответил Гаор, уже начиная соображать. — Ворон, ты что, её уже в обед сто лет не применяют.
— А бастардов в рабство сколько лет не продают? — ехидно спросил Ворон. — Что-то ты для двухсотлетнего неплохо смотришься. Даже первую категорию имеешь.
— А это ты откуда знаешь?
— Отвечу, но сначала ты, именно ты, сам про дециму всем скажи, — потребовал Ворон. — Ну, что это такое?
— Расстрел каждого десятого по жребию, — глухо ответил Гаор. — Применялась при отступлении части без приказа или… — он остановился, задохнувшись от пришедшего понимания.
— Или, — беспощадно потребовал Ворон, — договаривай.
— При неповиновении, — упавшим голосом закончил Гаор.
— В армии децима, а рабам могут и каждого восьмого, и пятого, или вообще каждого, понял, наконец?!
— Подожди, Ворон, — сказала Мать, — это выходит… — она запнулась, не в силах договорить до конца.
— Да, — устало кивнул Ворон, — по правилам прямо там же должны были застрелить Рыжего, а нас всех выстроить, вывести каждого десятого и расстрелять. И если будем языками трепать и орать так, что в верхней надзирательской слышно, так и сделают.