Мир Гаора - Страница 176

176

…Ни Махотка, ни кто ещё ни словом потом никак об этом не обмолвился. Молчал, конечно, и он, и даже старался не думать о случившемся, настолько это не походило на привычное, устоявшееся, хоть исподтишка и следил, и убедился, что ни в чём и никак незаметно, чтоб как-то Тукмана отделяли от остальных, а вот его… шараханье может ему теперь и боком выйти, и потому постарался сцепить зубы и терпеть. Удалось это неожиданно легко. Он и не думал и не старался особо, получалось всё как бы само собой, как не замечал же он, кто там сопит и кряхтит в вещевой под соседним стеллажом. И если б не сегодняшний разговор…

Гаор вытянулся на спине, сдвинув одеяло до середины груди. А ведь правильно сделано. Не виноват Тукман в совершённом над ним насилии, и вообще, разве жертва виноватее насильника? Откуда же это? Кто и когда устроил? А в училище? А как старослужащие измываются над новобранцами? Ну, положим, над тобой не сумели, отбился, а скольких изломанных знаешь? А на "губе" что творилось? Тема? Не для статьи, для целого расследования. Ладно, пока её побоку, пока самому неясно. Но ещё одна зарубка в памяти… И кто-то же придумал, как защитить Тукмана от… от чего? Нет, от кого? Да, от самих себя, от кем-то когда-то придуманных правил, и неплохо сделано… а кого другого так же бы защищали? И может это, с девчонками, тоже… защита? Ладно, листа заводить не будем, подержим пока в памяти, а лучше вообще забудем для пущей надёжности, не помню, не видел, не знаю, потому что не было. И всё тут.

Самой проверки Гаор даже не заметил, бегая в бригаде Тарпана по хозяйственному двору, но потом ему рассказали. Да, были трое, в форме, с зёлеными петлицами и у ихнего старшего на погонах три звёздочки и полоска, прошлись по спальням, в столовую заглянули, тумбочек не смотрели и умотали, и не спрашивали никого ни о чём.

— Три звёздочки на полоске — это капитан, — объяснил Гаор в умывалке.

— Серьёзная команда, — кивнул Ворон, — документы они здорово шерстили. Тебя не заловили?

— Я их и не видел, — мотнул он головой.

— Обошлось и ладноть, — подвёл итог Старший.

С ним все искренне согласились.

Жизнь вошла в прежнюю, привычную, а потому и удобную колею: работа, уроки, шахматы, гимнастика, рукоделие… Иногда Гаор думал, что никогда ему так хорошо и спокойно не было. Но отгонял эти мысли, зная ещё по фронту, как легко сглазить такое спокойствие. И старался не загадывать, не заглядывать вперёд, чтобы не дразнить судьбу, а думать только о самом насущном, сегодняшнем, что важно сейчас, в эту долю и в эти мгновения… Скажем, как разговорить Ворона, не вызвав у того припадка. Хотя… здесь-то теперь было легко. Ворон принял предложенную им форму небрежного, как от нечего делать трёпа, а остальные, с неожиданной для Гаора, ловкостью подыгрывали, ни о чём не спрашивая или так же небрежно проговариваясь. По чуть-чуть, два-три вопроса и ответа, очередной проигравший в шашки встаёт, уступая место следующему, или, скажем, Махотка решил задачу и получает новую, и разговор уходит на другое. Да и не всегда говорили о страшном, страшного у каждого своего хватало, а вот про этот как его… Кроймарн послушать интереснее, никто ж не бывал.

— Горы, гришь, одни, и хлеба не сеют, а жить тогда чем?

— Огороды, сады, — Ворон разглядывает шахматную доску, — овец разводили, коз, ну, а главное, виноград. На солнце вялили и вино делали.

— Так изюм этот, гришь…

— Ну да, это виноград сушёный. А хлеб, — Ворон невольно вздохнул, — хлеб дорогой был, мука привозная ведь.

— Хорошо тама? — спросил Юрила.

Ворон оторвался от доски, быстро посмотрел ему в глаза и потупился, словно на доске сложность какая возникла. Все молча ждали.

— Это родина моя, — тихо сказал, наконец, Ворон. — Родина мать, а мать всякую любишь, и добрую и злую, и красивую, и… — он замолчал, оборвав фразу.

Наступило согласное молчание. И Гаор, сидя рядом с Мастаком на соседней койке и быстро сплетая проволочки, вдруг подумал: а есть ли у него Родина. Не та, о которой заучивал на уроках верности в училище, а вот так, чтоб как у Ворона, или у Волоха, что вдруг стал рассказывать про свой лес, что у них тама и ягод, и грибов пропасть, а зимой если отпроситься, да в лес уйти, сохатого, скажем, завалить, то вся семья сыта будет… А у него? Дом родительский? Орртен? Да нет, какой это ему дом? Аргат? Да, во всех его документах местом рождения стоит Аргат, и сам он так же говорил, когда спрашивали, откуда он.

— Рыжий, ты чего смурной такой?

— Так, — тряхнул он головой, — вспомнил кое-что. Ворон, а в землетрясения, ты говорил, они частые там, тогда что?

Ворон пожал плечами.

— Когда что. Дома глинобитные, лёгкие, но так-то… затрясло, так беги во двор, ложись и молись, чтоб мимо беду пронесло.

— Глинобитные это как? — заинтересовался Мастак.

Ворон стал рассказывать, а Гаор вернулся к своим мыслям о родине. Тихий спокойный вечер, один из многих, какие были и будут, в спальне тепло, светло, ровный спокойный шум разговоров и смеха, из коридора доносятся взвизги девчонок и гогот парней. Вдруг всплыло в памяти странное, слышанное когда-то или прочитанное слово — "идиллия". А что? Когда сыт, здоров и с непоротой задницей, то почему бы и нет? Обратной силы закон не имеет, приказы не отменяются, так что…

Ворон высмеял ошибившегося в задаче Салагу и одобрительно кивнул проигравшему Асилу.

— Молодец, долго держался.

Слушатели и зрители расходились, оживлённо обсуждая, что изба не в пример теплее и удобнее, но ежели леса нетути, и зима без снега, то и так, конечно, прожить можно. А то ежели б и у нас земля так тряслась, то матицей так и насмерть приложит.

176