Присев за парапетом верхнего пандуса, Старший следил за серой, ненавистно знакомой машиной. За кем? Ведь никого на построении не велели в спальне оставить. Кого-то из дневальных? Или из матерей? Сестра-Судьба, помилуй нас. Кто в спальнях? Турман? Девчонка-новокупка? Маманя? Маанька? На кухне кто? Чалуша? Какой палец ни отрежь, всё больно. Ох, нет, да как же это?! Прикусив губу и чувствуя, как по щекам ползут слёзы, Старший смотрел, как вывели со скованными за спиной руками Рыжего, как пинком его затолкали в машину, захлопнули дверцу и серая с зелёной полосой по борту закрытая машина, стронулась с места и, медленно набирая скорость, поехала вниз по пандусу к наружным воротам. Сволочи, вот сволочи, прямо с работы дёрнули, даже не поглядели они друг на друга на прощание. "Прощай, братейка, — беззвучно шевельнул губами вслед машине Старший, — в Ирий-саду теперь только встретимся".
Во двор вышел Гархем, и Старший, утерев рукавом лицо, прячась за парапетом, побежал к суетившимся вокруг застрявшего контейнера грузчикам.
— Кого? — выдохнул навстречу ему Тарпан.
— Рыжего, — ответил Старший и заорал, — какого хрена колупаетесь?!
Стоя посреди двора, Гархем удовлетворённо оглядывал внешне беспорядочную, но подчинённую внутренней логике рабочую суету. Как же вовремя продали Рыжего, потрясающее чутье у полковника.
В этом он убедился окончательно буквально на следующий день, когда старший механик вызвал его и Сторрама в гараж и показал обнаруженные в трейлере, на котором ездил Рыжий, самодельные мембрану и окошко.
— Благодарю, — отпустил его Сторрам и посмотрел на Гархема. — Воистину, всё, что ни делается, то к лучшему.
Гархем сокрушённо покачал головой.
— Я же ездил с ним и с его бригадой. И ничего не заметил. Теряю квалификацию, полковник.
— Ну-ну, Гархем, я тоже вижу такое впервые. Надо признать, остроумно. И на неплохом техническом уровне. Ну-ка, давайте проверим.
Они встали у окошка, проверяя обзор.
— Удобно стрелять в затылок.
— Да, и пассажиру, и водителю. Делали, конечно, не для этого, но…
Гархем усмехнулся.
— Кровь есть кровь. Наследственность — великая сила, полковник. Что делать с его бригадой? Они не могли не знать.
— Начнём копать, только раздуем, нет, Гархем, просто не выпускайте их в город. Вообще на внешних поездках будем держать только вольнонаёмных, — Сторрам улыбнулся, — пока.
Гархем кивнул.
— Думаете, Махотка надёжнее?
— Он прирождённый, они покорнее, и не думаю, что его познакомили со всеми, как говорят алеманы, кунштюками.
— Механик утверждает, что парень глуповат и непременно проболтался бы, если бы знал.
— Поверим механику, Гархем. А трейлер… пусть постоит, я, кажется, знаю, кому его предложить.
— Да, с таким… усовершенствованием любитель и знаток даст хорошую цену, — засмеялся Гархем.
И уже когда они, отдав все необходимые распоряжения, вышли из гаража, Гархем тихо спросил.
— Вы известите капитана?
— Зачем? — искренне удивился Сторрам. — это теперь его проблема, пусть сам с ней и справляется.
В большом хозяйстве с несколькими сотнями служащих, постоянных и временных, свободных и рабов, исчезновение одного заметно только живущим или работающим рядом, а круговерть гигантского торгового комплекса заставляет думать о сегодняшнем, ну от силы завтрашнем, но не о вчерашнем. Старший разделил оставленные ему сигареты и фишки между близкими друзьями Рыжего, в обед и ужин у его места стояла миска каши с воткнутой в неё ложкой, а вечером тихонько, чтоб не придрались надзиратели, Рыжего отвыли. Но не смертной, парень-то молодой и в полной силе, а угонной.
— Уж ты, мило мое дитятко, — выпевала Мать, — Ты бессчастное родилося, бессчастное бесталанное!
— Ты куда спешишь-торопишься? — так же тихо вторила ей Матуня.
— Без тебя, да милый мой, отемнеет светла светлица! Опустеет дом-подворьицо! — всхлипывала Дубравка.
И лёжа на своей койке, почти беззвучно шевеля губами, выговаривал памятные с детства слова Старший.
— Ты подёшь, да малый братец мой, во работу подневольную, да во службу во господскую.
Два дня пустовала койка Рыжего, а потом привезли Грача с филиала, день шёл за днём, и памяти бы о Рыжем не осталось, если бы… Если бы не шахматы, самодельные прописи, шпильки с цветочками, колечки и браслетики, что в черёд носили женщины и девчонки, да… да много от Рыжего осталось. И Махотка гордо говорил помогавшему ему мыть машину новокупленному белобрысому Бельку.
— Меня ещё Рыжий учил, во мастер был!
И Белёк завистливо вздыхал.
В укромном месте у матерей хранилась грибатка на пять сил, что поможет и спасёт, если в сам-деле не попусту призвать.
Ворон играл с Мастаком в шахматы, и Юрила ждал своей очереди. Тарпан уже с десяток обдул в шашки и обогател, понимашь. Моргунок в который раз рассказывал желающим слушать, как на Новый год голозадые весь город лампочками увешивают — в город-то теперь никто не ездил.
До Рабского Ведомства ехали долго, с остановками, где к ним в кузов подсаживали всё новых и новых рабов. Как быстро догадался Гаор, машина собирала предназначенных к продаже разными владельцами. Все были взрослые, опытные, у всех торги не первые, разговаривали тихо, но без особого страха. Кто да откуда, да у кого работал. Говорили, перемешивая ихние слова с нашенскими, и Гаор с невольным удовольствием, ощутил, что понимает всё и в речи от соседей не отличается. И что он обращённый — в этом пришлось признаться, ведь родного поселка у него нет — тоже сошло. Спросили только, давно ли, и, услышав, что не новик, а третий год пошёл, приняли как своего.