— Иди, иди, — напутствовала она его, — чтоб мужик да за титьки держаться не умел. Нечего придуриваться.
О результатах он вспоминать не любил, хотя обошлось без порки, и смеху было много, сам потом смеялся, но уж больно в неприглядном свете он показался тогда.
— Двенадцать тыщ отдали! — кричала Старшая Мать, — а он корову подоить не могёт!
Вокруг хохотали сбежавшиеся на крик мужики, а он пытался оправдаться, что за титьки-то он держался, конечно, и не раз, так баб же он не доил. Тут начались такие комментарии, что он и сам захохотал. На шум пришёл хозяин, тоже посмеялся и, к его удивлению, заступился за него.
— Не шуми, Нянька. Он для другого куплен.
Как говорили матери у Сторрама: обошлось и ладноть, но к коровам неприязнь у него осталась. У них к нему тоже. Потом ему объяснили, что коровы не любят запахов бензина и машинного масла, а он ими пропах, как скажи, в них купается, вот коровы и бесятся, как зачуют его. Ну, он и подходить к ним не будет. А заодно и узнал, за сколько его у Сторрама откупили. Что ж, двенадцать тысяч — это сумма, за такие деньги хозяин тебя поберегёт. Если тому, конечно, какая вожжа под хвост не попадёт. Как в тот раз…
…С Джаддом они то и дело сцеплялись. Любимые слова аггра "Ты воевать, ты победить, ты раб" доводили его до бешенства. А Джадд не упускал случая высказаться. Он старался сдерживаться, тем более что сталкивались они лицом к лицу только за столом. А так, он в гараже, Джадд в своем сарайчике, где шил и чинил всему дому обувь, ремни и вообще всякую кожаную мелочовку. Но когда возникали какие-то общие работы по саду или огороду, то на работу выходили все, и тут хочешь не хочешь, а окажешься или рядом, или лицом к лицу. Дважды их растаскивали остальные мужчины, не допуская до серьёзной драки. А тут… он шёл через двор в гараж, Джадд нёс на кухню зашитые ботинки Лутошки. Кто что сказал первым, он сам теперь не мог вспомнить, но слово за слово, и Джадд запустил в него ботинками. Он увернулся и выкрикнул одно из немногих известных ему аггрских ругательств. Смысла его он не понимал — вообще его познания в аггрском ограничивались разговорником для первичного допроса пленных, а ругательства он узнал в окопах на Малом Поле, где нейтральная полоса сужалась и солдаты обеих армий развлекались, переругиваясь на своих языках — но запомнившееся ругательство было очень крепким. На Малом Поле после него начиналась стрельба, а здесь аггр кинулся на него, и они сцепились уже всерьёз, покатившись по земле в смертной схватке, где уже нужно не победить, а убить, и не противника, а врага.
Потом ему рассказывали, как они катались по земле, пытаясь задушить друг друга, хрипя и рыча по-звериному, и никто даже подступиться не решался, и кабы хозяин не прибежал, то они бы точно поубивали друг друга. А хозяин даже не водой их стал разливать, а схватил огнетушитель, грохнул его об землю и пеной им в морды залепил.
Это он помнил хорошо. Ударившую ему в лицо твердую и нестерпимо противную струю, которая оторвала его от аггра и отбросила к стене. Он сразу свернулся клубком, подтянув ноги к подбородку и закрыв руками голову. Бросив опустевший огнетушитель, хозяин заорал на них.
— Вста-ать! Смирно!
К его удивлению, аггр выполнил эти приказы с той же, что и он, скоростью и таким же старанием. "Ну да, — тут же сообразил он, — пленный, значит, служил".
Тяжело дыша, хозяин оглядел их бешеными глазами, выругался крепким фронтовым загибом и тут же, опять к его удивлению, по-аггрски. Вокруг, но на почтительном удалении, столпились остальные.
— Так, — наконец перевёл хозяин дыхание. — В поруб, оба!
Что это такое, он не знал, хотя слово звучало вполне по-нашенски. Кто-то из женщин охнул, и он понял, что наказание серьёзно.
— Вперё-ёд! — заорал хозяин, — бего-ом… марш!
В указанном направлении был огород и стоящий на отшибе маленький сарай, который он первоначально принял за запасное отхожее место, и уже решил, что их заставят чистить выгребную яму, что неприятно, даже позорно, но не смертельно. Но сарай оказался порубом или подземной тюрьмой. Вернее, глубокой, в два человеческих роста ямой, выложенной изнутри бревенчатым срубом, с земляным полом, ещё одной ямкой в углу вместо параши и решетчатой крышкой. Размер ямы позволял лечь по диагонали. Хозяин откинул крышку, велел им раздеться, потом разрешил одеться, оставив каждому только рубашку и штаны. Ну, на аггре больше ничего и не было, это он был в белье и сапогах, так что их, как он мрачно подумал, уравняли.
— Разглядел? — спросил хозяин, дав ему постоять на краю ямы. — Пошёл вниз.
Он замешкался и тут же получил сильный удар в спину, от которого не так спрыгнул, как упал вниз. Мгновением позже на него упал Джадд, хозяин захлопнул крышку и лязгнул ключом в замке.
— Сколько сидеть, хозяин? — успел он крикнуть.
И услышал.
— Пока не выпущу.
Стоя на дне ямы, они услышали, как хозяин вышел и запер снаружи дверь сарая. Какое-то время они стояли молча, словно не могли осознать до конца случившееся. Полной темноты не было: сарай достаточно щелястый, и когда глаза привыкли к сумраку, он смог оглядеться. Училищный карцер был, пожалуй, попросторнее, не говоря об одиночке для первичной обработки. Агрр стоял, прижавшись к бревенчатой стене, и так же зорко наблюдал за ним. Продолжать драку почему-то не хотелось. К тому же он успел оценить силу и вёрткость противника, а в тесном пространстве поруба наиболее вероятным исходом была смерть обоих.
— Ну, — нарушил он молчание первым. — Ты воевать, — передразнил он аггра, — ты раб. Теперь что скажешь?