Мир Гаора - Страница 281

281

Мылся он долго и вышел чистый до хруста и умиротворённый, будто с грязью и засохшим на теле потом смыл и усталость. Так же не спеша и тщательно вытерся, оделся в чистое и пошёл к себе. В повалуше развесил полотенце и мочалку на приспособленной им для этого в углу жёрдочке, расчесал ещё влажные волосы, усы и бороду, проверив пальцами, не пора ли усы ровнять, достал и надел чистую рубашку. На лежавшие на тумбочке газеты он старался не смотреть. Было уже с ним, взял и зачитался. Его на ужин пришли звать, а он посланца так обложил, что самому потом неловко было. Нет, газеты на вечер, когда все по повалушам разойдутся, тогда ляжет и почитает. А пока…

В повалушу всунулась Малуша.

— Рыжий, а учиться будем? Меня матка отпустила уже.

— Давай, — кивнул Гаор, — заходи и показывай, что получилось.

Малуша вошла и гордо вывалила прямо на его постель свое рукоделье: браслетик, колечко и шпильку с цветочком. Гаор придирчиво осмотрел и кивнул: всё чисто, концы убраны, витки и лепестки ровные.

— Хорошо. Всё правильно.

Малуша просияла счастливой широченной улыбкой.

— Рыжий, а теперь что будем плести?

— Придумаем, — рассмеялся он.

В посёлках женщины тоже, в основном, прятали волосы под платки, укладывая их узлом на макушке или затылке, но чаще заплетая в косы и тоже укладывая на голове, но он видел, как девчонки и девки, кто помоложе, заплетают волосы в косу, но не на макушке, как девочки-дуггурки, а на затылке, чтоб спускалась на спину, а спереди на голову надевают широкую ленту. А если вместо ленты ободок, то… то интересно должно получиться.

Малуша забрала своё рукоделие и убежала хвастать, что Рыжий её похвалил. А Трёпка не пришла, значит, не сделала, придётся за ухо подёргать, чтоб знала: на раз сказано, а на два по шее.

Гаор выдвинул из-под нар второй сундучок, поменьше, с задельем, открыл и стал просматривать: чего и сколько у него есть, и что он сегодня под курево и трёп будет делать. А если… а посмотрим, и он отложил почти законченный мечик. А не приглянется мужикам, ну, так он себе его оставит, будет в бардачке возить. На телё все-таки опасно, прощупают при обыске, мало не покажется.

В дверь заглянул Тумак.

— С приездом, Рыжий, чего лопать не идешь?

— Как не иду? — засмеялся Гаор, вставая. — Аж бегом бегу.

На кухне весёлая толкотня у рукомойника и шум голосов.

— Как съездил, Рыжий?

— В порядке. Как вы тут?

— Живём, хлеб жуём.

— Спасибо матерям-владычицам…

— …и нашим кормилицам.

— Старшая Мать, а Рыжему с дороги да устатку и стакашу бы можно.

— Ну, и нам заодно.

— Я вот вицы всем вам сейчас отмерю!

— Старшая Мать, так холодно.

— Ага, замёрзли мы.

— Ну, по стопарику бы хоть.

— Работать надо, лемзяи, тады и не замёрзнете.

Что до новогодья ни стакаши, ни стопарика у Старшей Матери не выпросишь и не вымолишь, все знали, но отчего ж не попробовать. А вдруг отломится, это раз, и для общего смеха, это два. И Гаор с удовольствием участвовал в этих регулярно возникавших молениях, причём Старшая Мать, хоть и ругалась на них, и пьянчугами называла, но и смеялась вместе с ними. И даже Джадд, всегда сидевший молчком, иногда присоединялся к мужикам и улыбался.

После ужина, как всегда, учёба, курево, трёп и рукоделье. Гаор проверил чтение, письмо и счёт у Лутошки и Малуши, определил, что им сейчас писать и решать, отодрал при общей поддержке Трёпку за ухо за несделанные плетёнки и велел сейчас делать.

— У меня не получается, — хныкала Трёпка.

— За волосы драл, не получается, — задумчиво сказал Гаор, зажав сигарету в углу рта и выплетая мечик, — за ухо — тоже не получается, может, мне тебе задницу надрать, чтоб получилось?

— Срамота, — поддержала Гаора Большуха, зашивавшая штаны Сизарю, — девка уже, считай, вот-вот в сок войдёт, а ни хрена не умеет, — и с гордостью посмотрела на старательно выписывающую буквы Малушу.

— Рыжий, а это чо ты плетёшь? — спросил следивший за его работой Сивко.

— Я когда у Сторрама был, наплёл всякого, — спокойно и чуть небрежно стал рассказывать Гаор, — ну, колец всяких, и простых, и височных, грибатку матерям сплёл большую.

В кухне наступила такая тишина, что Лутошка, Малуша и Трёпка бросили свою работу и удивлённо смотрели на застывшие лица взрослых. А Гаор, словно не замечая этого, продолжал.

— Ну, плёл по памяти, что видел когда-то, а потом матери мне объяснили, что для чего и какой смысл имеет. А это, — он выложил на стол законченную работу, — это, мне сказали, мечик, мужской оберег, талисман воинский. Я их потом много наплёл.

— И дел куда? — сурово спросила Нянька.

— Подарил, — ответил, твёрдо глядя ей в глаза, Гаор, — брату названному, друзьям, кому успел. Продали меня.

Нянька кивнула.

— А височные кольца какие плёл?

— С лопастями. На три, пять и семь лопастей.

— И кому какие знашь?

— Знаю. Три лопасти у полешан, у дреговичей пять, а у криушан семь.

— Правильно, — кивнула Нянька, а за ней и остальные женщины. — И все дарил?

— Все, — твёрдо ответил Гаор.

— Ну и ладноть, — улыбнулась Нянька, и все сразу задвигались и зашумели.

Мечик пошёл по рукам. Лутошка, Малуша и Трёпка под грозным взглядом Гаора вернулись к урокам. Красава попросила себе кольца на три лопасти, а то сюды её совсем махонькой привезли, она и не помнит, кем раньше была, так полешанское ей.

— Говорите кому какие, — рассмеялся Гаор. — К новогодью сделаю.

— Грибатку плести не вздумай, — предостерегла его Нянька. — Её за просто так не носят.

281