Мир Гаора - Страница 375

375

— Милый друг, нежный друг… я как прежде любя… в эту ночь при луне… вспоминаю тебя…

Совсем рядом, у себя под боком, он почувствовал чьё-то жаркое дыхание и, скосив глаза, увидел Снежку. И улыбнулся ей.

— Под луной расцвели голубые цветы… этот цвет голубой — это грёзы мои… к тебе грёзой лечу, твоё имя шепчу… милый друг, нежный друг… о тебе я грущу…

Цветик и вторая смотрели на него удивлённо и даже чуть испуганно.

— В эту ночь при луне… на чужой стороне… милый друг, верный друг… вспомни ты обо мне…

Гаор перебрал струны последним аккордом и в тишине протянул гитару женщине:

— Держи.

Она молча покачала головой, а Цветик хрипло сказала:

— Спой ещё.

Гаор улыбнулся:

— Что, понравилось? Неужели раньше не слышала?

Ответить она не успела. Потому что раздался визгливый голос Мажордома, ругавшего дикарей за толпу и нарушение режима. Гаор досадливо выругался вполголоса, сунул гитару Цветику и повернулся к двери, едва не столкнувшись с Милком.

— Ты куда лезешь, Дамхарец, — спросил тот с тихой, но достаточно явной угрозой. — Тебе это кто разрешил?

— Я и не спрашивался, — огрызнулся Гаор. — А ну, отвали с дороги, пока не уронил.

Милок, зло ворча, посторонился. Снежка сразу ухватилась за руку Гаора и, гордо семеня рядом с ним по коридору, тараторила, чтоб он всё своё прямо сейчас ей отдал, а уж она и отстирает, и…

В спальне в общей толкотне переодевавшихся из рабочего в расхожее Гаору объяснили, что играть на гитаре и петь разрешается только тем, кто из первой спальни, и то не всем, а по хозяйскому выбору.

— Здорово ты остроносых умыл, — шёпотом хохотнул уже за столом сидевший напротив Беляк.

— А то они задаются, что только они умеют, а нам, дескать, не дано, — поддержал Беляка сидевший на углу стола чернобородый, но светлоглазый мужчина из парковой бригады.

И всё, тем всё и кончилось. И Гаор искренне не посчитал это нарушением. А кого и как он уязвил своим пением… да по хрену ему они все с их закидонами и амбициями. Тем более что снова начались выезды и разъезды. Съездили пару раз в Исследовательский Центр, да ещё в несколько мест, видно, добирать остатки или что-то проверить. Ничего нового, скажем так, он в этих поездках не увидел, разве только…

…Белый госпитальный коридор, одинаковые двери без номеров и названий. Свои и так знают, а чужих здесь не бывает. И все, даже рабская обслуга в белых комбинезонах и халатах, даже на ногах белые мешочки поверх обуви.

— Нет, сюда вы можете пройти только без него.

Фрегор не так рассерженно, как удивлённо уставился на высокого и худого врача. Белый глухой халат, белая круглая надвинутая до бровей шапочка, большие очки с толстыми выпуклыми стёклами. К удивлению Гаора, Фрегор согласился с запретом:

— Жди меня здесь, Рыжий.

— Да, хозяин, — откликнулся он, — ждать здесь.

Неестественно круглые за стёклами очков жгуче-чёрные глаза врача оценивающе и… запоминающе осмотрели его. И когда за Фрегором и врачом закрылась дверь, белая и безликая, как всё здесь, Гаор перевёл дыхание с невольным облегчением: хватит с него здешних тайн и секретов.

— Парень, — вдруг позвали его негромко и хрипло. — Будь человеком, подойди.

Гаор вздрогнул и повернулся на звук. У стены так, что стоя лицом к двери, за которой скрылись врач и хозяин, и не заметишь, кровать-каталка. Широкие белые ремни прочно удерживали на ней распластанное обнажённое тело. Обе ноги ниже колен туго замотаны белой тканью. "Полуфабрикат"? Гаор быстро оглядел стыки потолка и стен и, не найдя глазков камер наблюдения, подошёл. И удивился до немоты. Привязанный к кровати мужчина — явно чистокровный дуггур, без ошейника и клейма. Свободный?!

— Что, — мужчина скривил лицо, обмётанное недавно проступившей редкой чёрной щетиной, — не видел такого? Посмотри. Смотри, смотри, лохмач.

С усилием мужчина повернул привязанную к каталке руку ладонью вверх, и Гаор увидел синюю татуировку — открытый глаз.

— Точно, парень, — мужчина снова усмехнулся. — Он самый и есть. Попал в аварию, ноги всмятку, а мы лечению не подлежим. Назначен на утилизацию. Что это такое, знаешь?

Гаор кивнул.

— И что?

— Перечислить стадии и фазы, господин? — разжал губы Гаор.

— Пошел ты…! — мужчина бешено выругался. — Я к нему как к человеку, а он мне господином тыкает. Врезать бы тебе, да привязан.

— Могу и отвязать, — спокойно ответил Гаор. — И врезать. Как человек человеку. Огонь справедлив.

Мужчина облизал сухие в серой корке губы и вздохнул.

— Думаешь… может, и так. Только… я ведь не сам, поверь, я по приказу… прикажут, и куда ты денешься. Ладно, покурить у тебя есть? Дай, будь человеком.

Гаор покачал головой. Мужчина зло сощурил глаза, и тогда он пояснил:

— С собой носить запрещено.

— Такой ты и послушный?!

— Спина чешется, — усмехнулся Гаор. — И жить хочется.

— Это да, — вздохнул мужчина, — жить хочется.

Теперь они молча глядели друг на друга.

— Запомни, — вдруг совсем тихо сказал спецовик. — Мы тоже люди, понимаешь? В печке все равны.

— Как тебя зовут? — спросил Гаор.

— Неважно, у нас семей нет. Запрещено нам, понимаешь? Сволочи, хоть бы вкололи что, чтоб заснуть и не проснуться, а они…

Он внезапно, как выключенный, замолчал, и в то же мгновение Гаор не так услышал, как почувствовал поворот дверной ручки и резко шагнул с разворотом, чтобы оказаться спиной к каталке и лицом к двери…

…И что? И ничего. Огонь справедлив? А как ему ещё думать?! А в "печке", и в самом деле, все равны, все горят одинаково, и пепел в одну землю ляжет. Мать-Земля всем мать, всех принимает.

375