Прессовики заходятся? Не простые команды? Огонь Великий, что ж они со мной сделали? Спектакль для дядюшки… Голова у Гаора окончательно перестала что-либо соображать, и мелькнувший на въезде в городок указатель намертво выветрился из его памяти, и под пыткой не вспомнит и не назовёт.
Он медленно проехал по пустынной центральной — она же, похоже, и единственная — улице, мимо стоящей на пустой базарной площади вполне приличной по аргатским и скромной по местным меркам ёлки к храму, мимо храма.
— Вымерли они, что ли? — бормотнул Фрегор и тут же хохотнул. — Или вымерзли, а, Рыжий? Ладно. Я здесь сойду и вернусь, так похожу, а то машина приметная, а ты потихоньку поезжай вперёд и вон у тех деревьев жди, понял?
— Да, хозяин, — прохрипел Гаор, — ждать у деревьев.
Он ничего не понимал, не хотел понимать. Какой спектакль, какой класс?! Хозяину нужна шлюха? Пусть берёт где угодно, сколько угодно, делает что угодно, лишь бы его оставил в покое. Белое безмолвие вокруг, боль в теле и пустота в голове.
Он не знал, сколько просидел так в бездумном оцепенении. Как-то по краю сознанию прошли мимо, на мгновение отразившись в боковом зеркале, двое: хозяин и девушка, маленькая, в облегающей короткой шубке, и где-то сзади щёлкнул замок. На панели возле часов зажглась и погасла красная лампочка, обозначив открывшуюся и закрывшуюся дверь, и Гаор, подчиняясь помимо воли вошедшему в мозг хозяйскому приказу, автоматически стронул машину. Огромную, налитую силой и с рабской покорностью подчиняющуюся его рукам. Он чувствовал её сейчас, всю, мощную как танк и послушную как… как он сам. Как ему из хозяйской воли никуда, так и ей — мелькнула мысль. А если вот сейчас, по прямой, он помнит, это не поле, луг, заливной, в озёрах, сейчас лёд, снег, всё бело, а если по прямой и в рёмное окно? И ни следов, ни… а девчонку-то за что? — остановила его руки, заставив вывернуть руль, неожиданно ясная и чёткая мысль. Нет уж, пусть хозяин один останется.
И сразу, едва он успел о нём подумать, тот возник в соседнем кресле.
— Отлично, Рыжий, хвалю.
— Спасибо, хозяин, — машинально шевельнул губами Гаор.
— Вон там останови. Ага, правильно, теперь иди, раздевайся и жди сигнала.
Гаор остановил машину там, где его застала хозяйская команда, даже не поглядев что там впереди и с боков — воздух уже по-вечернему синел, наливался темнотой — тяжело ступая, ничего не видя вокруг вошёл в кухонный отсек, содрал и бросил как попало одежду, даже не обратив внимания на кровавые пятна на нижней рубашке и подштанниках, и рухнул на свою койку. Из-за тонкой внутренней стенки-переборки смешки, звяканье бутылочного стекла и неразборчивый девичий шепоток, и последняя мысль: авось псих натешится и забудет про него.
Гаор очнулся сам. От тонкого, как детского, крика.
— Мама! Мамочка! Не надо! За что?! Спасите! Кто-нибудь… ой, больно, спасите!
Ошалело моргая, ничего не понимая, рывком сел, едва не свалившись на пол. Приснилось? Снова?! И тут же, сообразив, что это не сон, не кошмар, что эта сволочь, как его прошлой ночью, так сейчас эту шлюху безвинную… как был, нагишом, сорвался с койки и ввалился в салон.
Разбросанные тряпки, заляпанный кровью пол, и прикованная наручниками к скобам, распятая на этом полу… девчонка, девочка, груди едва наметилась, в крови, с размётанными чёрными волосами
— Ага, — радостно осклабился ему навстречу голый Фрегор. — Не выдержал. Немножко рано, но ладно, я добрый сегодня. Ну, крошка, это игрушки были, видишь его хозяйство, сейчас он тебя от печёнки и до сердца…
Он болтал, сидя на корточках возле неё, поигрывая ножом и зорко наблюдая за застывшим в дверях голым лохматым рабом. Руки, грудь и живот у него были испачканы кровью. Её кровью — понял Гаор и, не захрипев, зарычав от ярости, чувствуя, как стягивается к носу верхняя губа, открывая зубы в оскале, тяжело шагнул вперёд.
— Мы уже тут порезвились, — продолжал Фрегор, откровенно любуясь ужасом на залитом кровью и слезами лице девушки, — но я помню уговор, говорят, аборигены такие штучки знают, куда уж нам столичным.
Ещё шаг…
— А он не просто абориген, он учёный, его прессовке учили, ты получишь настоящую прессовку дорогая, качественную.
Ещё… бить ногами…
— Теперь ваша очередь, — торжествующе улыбнулся Фрегор.
Фраза застала Гаора в прыжке, и он уже в беспамятстве упал на девушку и остался так лежать. Фрегор закатился по-детски радостным смехом.
Отсмеявшись он вытер лицо окровавленной рукой и столкнул Гаора с девушки.
— Ну, каково под аборигеном, крошка? — весело спросил он её.
— Отпустите меня, — прошептала она, обречённо глядя на него.
— Зачем? — искренне удивился Фрегор. — Мы же только начали, — и укоризненным "учительским" тоном. — Я никогда не обманывал женщин. Я же обещал тебе нечто незабываемое. Огнём клянусь, ты этого никогда не забудешь. Ну же, дорогая, улыбнись. Это же весело! А у нас всего три периода. Потом он очнётся, а ему надо получить свою долю. Рыжий, я знаю, ты не видишь, но глаза-то у тебя открыты, так что ты тоже как участвуешь, — и попросил: — Дорогая, всего три периода, постарайся выдержать.
Она умерла раньше.
Фрегор оглядел истерзанный труп, сокрушённо покачал головой.
— Ну надо же, слабачка попалась, а может, это и к лучшему. Его тоже передерживать нельзя, а так… запасец. Ну давай, Рыжий, получи свою долю.
Он затащил тело раба на труп девушки и стал вкладывать его член в глубокую рану на её животе. Член выскальзывал, но Фрегор был терпелив и упрямо добивался нужной позы. Наконец отошёл и оглядел получившееся. Рыжий лежал на девушке, сдавливая руками её горло, с погружённым в развороченную брюшину членом.