— Отлично! — радостно провозгласил Фрегор. — Я знал, что получится, главное, Рыжий, не спешить, пока труп тёплый, с ним всё можно сделать. А теперь… — он сделал интригующую паузу, — антракт, пять долей. Не беспокойся, Рыжий, мне хватит.
Принять душ, одеться в свежий костюм, налить себе бокал хорошего вина и сесть на диван — ему действительно на всё хватило пяти долей. Устроившись на диване, Фрегор отхлебнул и скомандовал:
— Действие второе. Занавес, — произнёс формулу вывода и замер в предвкушении.
Ну и морда будет у Рыжего, когда он очнётся и узнает, что всё это его рук дело. Вот это зрелище, вот это кайф!
И опять медленное, через боль, пробуждение. Боль… нет, боль та же, но… но что с ним? На чём он лежит? Нет, этого не может быть, нет, это не он! Он закричал, но вместо крика вырвался хриплый, надсадный рёв…
— Ты так рвался, что я уступил тебе, — донёсся издалека тихий хозяйский голос. — Ну чего ты, Рыжий, она уже холодная, ты так и уснул на ней.
Гаор медленно, через силу отделил себя от трупа и встал на колени.
— Нет, — выдохнул он, мотая головой, — это не я.
— Ты, Рыжий, ты, — рассмеялся Фрегор. — Скажешь опять, что ничего не помнишь?
— Нет, — Гаор смотрел на него с ужасом и надеждой, — я не хотел, я хотел…
— Стоп, — властно остановил его Фрегор. — Только попробуй вякнуть, чего ты там хотел. Заткнись и слушай. Знаешь, почему ты не ничего не помнишь? Потому что по моему приказу делал, по моей воле. Хозяину не говорят "нет". А ты сказал. Но всё равно сделал. Ты под кодом. Даётся команда, и ты делаешь всё, понял, Рыжий, всё. И ты делал. Посмотри, что ты с ней сделал. По моему приказу, правильно, но сделал ты. Твои руки в её крови, а я чист. Ты мой, и всегда будешь моим. И сделаешь всё, что я прикажу. Я, понял? Я — твой хозяин.
Фрегор снова отхлебнул, любуясь сотрясавшимся в беззвучных рыданиях, перепачканным в крови рабом.
— Хватит, Рыжий, — участливо сказал он, — сознайся, ведь тебе и самому понравилось. Я же вас, прессовиков, знаю, вам целочку свободную заломать — тот ещё кайф. Да и не первая она у тебя такая, мне ж рассказали, как ты на той неделе в пресс-камере отрывался, еле оттаскивали, — и озабоченно. — Да, с этим проблемы, конечно, будут, сам ты останавливаться не умеешь, вроде танка без тормозов, запускаешься с первой команды, а там пока горючее не кончится. Ну ладно, я что-нибудь придумаю. Проверил я тебя хорошо, полным комплексом, завтра по-серьёзному работать начнём. А сейчас возьми мешок мусорный и собери, — и хохотнул, — что осталось. Тут болото рядом, туда и спустим. Хватятся этой шлюшки не скоро. Если вообще хватятся. А мы уже далеко будем. И оботрись хотя бы, мыться-то тебе нельзя ещё. Вот загнал себя под ток, дурак, сам себе проблемы устраиваешь. Давай, Рыжий, шевелись, время позднее, спать пора, завтра рабочий день, понял?
Он ещё что-то говорил, командовал, распоряжался. Гаор как не слышал. Его руки сами по себе, без него, достали большой чёрный пластиковый мешок для мусора, уложили туда растерзанный… нет, не труп, останки, собрали и засунули туда же обрывки белья и платья, шубку и украшенный в честь нового года серебряной мишурой тюрбанчик, дешёвенькие серёжки, клочья выдернутых с кожей чёрных волос, натянули на себя бельё, брюки, ботинки, куртку…
— Пошли, Рыжий, — Фрегор распахнул дверцу и бодро спрыгнул на громко хрустнувший под подошвами снег. — Вон оно, дымится. А, как подгадано? Это я здесь ещё не все места знаю.
Не ощущая властно охватившего его холода, Гаор как автомат пошёл в указанном направлении, неся на плечах продолговатый, не тяжёлый, но пригибавший его к земле мешок.
Чёрное пятно среди пронзительной белизны. Густая как смола болотная жижа. Серо-прозрачный дымок.
— Кидай, Рыжий, — звучит за спиной.
И его руки опять помимо него опускают туда в эту черноту чёрный длинный мешок с белым окровавленным телом. И большая белая луна на чёрном небе внимательно смотрит на него. Шагнуть следом…
— Смирно! Кругом! Вперёд марш!
Строевые, привычные с детства команды дёргают его тело уставными движениями.
И снова к машине, чёрной и большой на белом снегу.
— Всё, Рыжий, ступай спать.
Всё? Всё… всё… всё… Плакать он уже не мог. Он ничего больше не мог. Гудит мотор, дрожит пол, кто за рулём? Он не может… белый холодный огонь бушует под черепом, выжигая остатки мыслей…
Когда он очнулся, машина стояла, успокоительно ровно гудели обогреватели, а за переборкой шелестели бумаги и что-то буднично бормотал хозяйский голос. Гаор попробовал сесть и застонал от боли, обрушившейся на него сразу со всех сторон.
— Рыжий! — властно позвал его хозяйский голос. — Иди сюда.
Постанывая от перекатывавшегося в голове свинцового шара, Гаор поплёлся на зов.
— Рыжий здесь, хозяин.
Фрегор сидел за письменным столом и весело обернулся к нему.
— Ты что как с перепоя? Давай, приводи себя в порядок, убирай всё и поедем. Праздники кончились, — и хохотнул, — начались будни. Понял, Рыжий?
— Да, хозяин, — прохрипел Гаор.
Приказ есть приказ. И через "не могу", и через "не хочу" тем более. Пил не пил, в атаку ходил, под бомбами лежал, приказано… вперёд, значит, вперёд.
От праздника оставались только ёлка и гирлянды. Гаор разобрал и уложил их обратно в ящик, снова подмёл, потом протёр пол мокрой тряпкой. Тёмные пятна засохшей крови отмывались неожиданно легко. Будто и не было ничего. Потом обтёрся сам, стараясь не задевать саднящие пятнышки ожогов от электродов. Своё перепачканное кровью бельё, как и велела Кастелянша, сунул в мешок для грязного. В "Орлином Гнезде" отстирают, там к крови привычны, не удивятся и не испугаются. Всё, он, палач и подстилка, кончен, не удержал своего последнего рубежа, сдался, так и чего трепыхаться теперь. Переоделся в чистую выездную форму, вышел в кабину, проверить готовность и вернулся в салон доложить о выполнении. Есть не хотелось, ничего не хотелось.