— А смеяться или спрашивать кто будет, скажешь, Матуха велела. Одевайся.
Он быстро как по тревоге одевался, а она, стоя рядом, смотрела на него.
— Да, а чего мне говорили, ты не разуваешься? В ботинках ноги преют.
— Знаю, — ответил Гаор, заправляя рубашку и майку в штаны, — но у меня босиком ноги мёрзнут, — и сразу стал объяснять, — застудил я их давно, в Алзоне, вот и мёрзнут легко.
Матуха кивнула, никак не показав, знает ли она, что такое Алзон, и спросила о более важном.
— Болят или немеют?
— И то, и то, — вздохнул Гаор.
— Тогда к Матуне сейчас зайди, пусть она тебе чуньки даст. Беги.
— Спасибо, — поблагодарил Гаор, выбираясь из-за занавески так, чтобы сразу оказаться в коридоре.
Ответа Матухи он даже не услышал, побежав к Матуне: коридор-то пустеет уже. И у её двери столкнулся с ней.
— Ко мне никак? — остановила она его. — Так время вышло. Чего случилось?
Гаор перевёл дыхание.
— Матуха велела чуньки, — выговорил он почти сразу, — у тебя попросить.
— Никак ноги повредил? — удивилась Матуня.
— Застудил я их давно, — стал снова объяснять Гаор, — мёрзнут теперь легко.
— Ага, — кивнула Матуня, — поздно уж седни, завтра приходи, а я за день подберу тебе.
Гаор поблагодарил и пошёл в свою спальню. Махотка по-прежнему валял дурака с девчонкой, пугал её, что затащит, а она фыркала по-кошачьи и отбивалась от его рук, но не уходила. Гаор еле протиснулся мимо них в дверь мужской спальни.
После рассказа Гаора о зачистке посёлка, Махотка почти до утра проревел, а Плешак в тот же день рассказал, что и рабские поселки, случалось, вот так исчезали, слышали они о таком. Как послал управляющий кого по делу какому, или в лес, скажем, по ягоды девки-малолетки пошли, а приходят, а ни домов, ни следов, ни скотины, пепелище голое.
— Мы-то думали, поблазнилось, — рассказывал Плешак, утрамбовывая в контейнер пакеты с электроодеялами, — ну померещилось, значит, или ещё что, а оно вона как выходит. Сказки даже есть такие, про огненных змеев, что как дохнут, так посёлка и не бывало. А ты, значитца, в ясность все привел. Сказки они древние, а не брехня выходит.
— Видно, в старину тоже спецвойска были, — усмехнулся Гаор, берясь за контейнер, — везу?
— Вези, и в левый угол заткни.
— Понял.
Заталкивая контейнер в указанное место, Гаор подумал, что ведь и в самом деле, выжигание непокорных — давняя традиция дуггуров. Просто заучивая на уроках истории хронику покорения Великой Равнины, он не задумывался, как в действительности выглядело Огненное Очищение. Наверное, так же, только следы не шин, а копыт. Не гильзы, а наконечники стрел, а в остальном… и ещё…
Идя за следующим контейнером, он напряжённо вспоминал слышанное и читанное и впервые пытался посмотреть на это с другой стороны. Даже боли не замечал.
И сейчас, лёжа на койке и слушая привычную с детства команду отбоя, он думал не о чуньках, да и ясно, что это, скорее всего, какая-то тёплая обувь, и тем более не о проступающих на спине и ягодицах синяках, ну поспит задницей кверху ещё две недели, велика важность, а о внезапно повернувшейся другой стороной всей истории. И почему Плешак как-то странно посмотрел тогда на него, когда он сказал: "Мы дуггуры". Хотя… говорил же Седой, как он сказал? Кровь перемешалась, а память нет. Чёрт, а ведь он действительно, не помнит, вернее, помнит, что ни в одном учебнике дикари, жившие на Великой Равнине и покорённые дуггурами, как-то назывались. Дикари, аборигены, або… За або могут и врезать. Тоже сказал Седой. Похоже, с этим надо ещё осторожнее. Открыть папку, достать чистый лист бумаги и написать. Дуггуры — Люди — Чистокровные. Вторая строчка. Дикари — Аборигены — Або. Нет, не так, зачеркнём, а ещё лучше замажем мазилкой, удобная штука, если бумага плотная, тетрадная промокала. Не отвлекайся. Первая строка прежняя, а новая теперь так: под словом "Люди" пишем Дикари, под словом Чистокровные — Аборигены. А под дуггурами ставим вопросительный знак. От Чистокровных и аборигенов делаем соединительную скобку и пишем "полукровки". Он мысленно перечитал получившуюся запись, вложил лист в папку и завязал тесёмки. Всё, теперь спать. Пусть лежит, пока он не получит новой информации. Сколько у него листов в папке? Про Седого — раз, про отстойники, пепел и душевые — два, это третий. Спать.
…Чуньки оказались просто толстыми короткими носками с пришитой к ним войлочной подошвой. Тепло, мягко и удобно. На удивлённые взгляды он кратко отвечал, как научили.
— Матуха велела.
И больше его уже ни о чём не спрашивали, и никак не высказывались. А, ожидая у Матуни, пока она подберёт подходящие ему по размеру, он спросил у неё, какому заклинанию она его учила, там в душевой.
— Запомнил? — обрадовалась Матуня, — а ну повтори.
Он послушно повторил.
— Вода-Вода, обмой меня, унеси горести прошлые, принеси радости будущие.
— Правильно, — кивнула Матуня, — и повторяй про себя, если что. Оно от многого помогает.
— Спасибо, Матуня, а значит оно что? Ну, слова эти.
— Ох, — Матуня с сомнением посмотрела на него, — на чужом-то языке оно и действовать не будет.
— Я буду правильно говорить, — сказал Гаор, — но чтоб не сбиться, я же понимать должен. Помоги, Матуня.
— И то правильно, — кивнула Матуня, — вот эти примерь. Дурак когда без ума заговор читает, он тоже силы не имеет. Ну, слушай. Это ты воду просишь. Чтоб обмыла тебя, — и она слово за слово перевела ему заклинание на дуггурский.
Уяснив и заучив заклинание по-новому, уже "с понятием", Гаор уточнил, что лучше всего его читать, когда умываешься родниковой водой, что вода из земли матёрая, самая сильная, значит, здесь вода из железки, мёртвая, но и она помочь может.