Мир Гаора - Страница 103

103

— Это Крайнор написал, — тихо сказал куривший со всеми, но ставший после той ночи совсем молчаливым Ворон.

— Точно, — обрадовался Гаор, — вспомнил, Аург Крайнор слова, а музыка Стейранга.

И тут Булдырь ударил его в лицо. Удар был настолько силён и неожиданен, что Гаор хоть и устоял на ногах, но выронил только что прикуренную сигарету, которая, зашипев на мокром полу, тут же погасла.

— Сдурел?! — заорал Гаор, — я ж тебя…!

Остальные растерялись, а Булдырь, круто развернувшись, ударил Ворона, и тот, вскрикнув, упал.

— Врёшь! — кричал Булдырь, — всё врёшь! Наша песня! Чтоб голозадый такое… врёшь!

Завязалась нешуточная свалка. Одни помогали встать Ворону, который оказался под ногами дерущихся, другие растаскивали, разводили Рыжего и Булдыря, рвавшихся друг на друга, как скажи пайку не поделили. И только вмешательство Старшего и Асила прекратило драку. Асил держал широко разведёнными в стороны руками драчунов за волосы, пока Сташий отвешивал им по шеям, чтобы успокоились.

Гаор перестал дёргаться первым, а Булдырю пришлось врезать посерьёзнее.

— Ну, — тяжело перевёл дыхание Старший, — ты, Асил, их подержи ишшо. Из-за чего сцепились-то? А Ворону кто подвесил?

Что Ворона ударил Булдырь, и Рыжего он первый ударил, а тот, понятное дело, стал отмахиваться, это выяснилось сразу. А вот из-за чего? Все переглядывались, недоумённо пожимали плечами и разводили руками. А хрен его знает, чего ему привиделось, стояли, говорили, а он тут к Рыжему привязался, а Ворон за Рыжего, а он с кулаками…

— Та-ак, — Старший внимательно оглядел всех, — ладно, Асил, отпусти. Так, Рыжий, о чем говорили?

— О песне, — буркнул Гаор.

Как только Асил его отпустил, он поднял с пола свою размокшую растоптанную сигарету и убедился, что она пропала безвозвратно.

— Ну, — Старший даже руками развёл, — ну мужики, вы точно спятили. Всякое бывало, но чтоб из-за песни сцепились… По койкам тогда, отбой скоро.

Сигареты в пылу свалки у всех погасли, и, спрятав окурки, курильщики послушно разошлись. Ворон остался обмывать окровавленное лицо, задержался и Гаор, поэтому Булдыря быстренько вытолкали в спальню. А то и впрямь время позднее, надзиратель услышит, так мало никому не будет.

— Ну, — Ворон оторвался от раковины, — убедился? Что ещё нужно, чтобы ты понял?

— А что я должен понять? — ответил Гаор, так же умывавшийся в соседней раковине.

Кровь из носа ему не пустили, но пришлось по скуле, и если сейчас на захолодить, то нальётся синяк.

— Что они дикари, а ты человек.

— А при всех ты это повторишь? — не удержался и съехидничал Гаор.

— Нет, конечно, — грустно улыбнулся Ворон, — я все ещё хочу жить. Но…

— Да, а про Крейма я вспомнил, — перебил его Гаор.

— Ну, так и помни, как они ему отплатили. И он ушёл сам, и мог в любой момент вернуться, а ты…

— А я нет, — кивнул Гаор, — и всё равно, прав я, а не ты. И сколько осталось мне прожить, я проживу с ними.

Ворон невесело усмехнулся.

— У нас нет другого варианта, всё так. Раб не выбирает.

Из умывалки они вышли одновременно, но каждый сам по себе.

И уже засыпая, Гаор подумал, что почему-то остальные не захотели сказать Старшему, из-за чего началась драка. И что-то здесь ещё есть… но сон спутал мысли.

День за днём, от выплаты к выплате. Еда, работа, сон, заветная папка перед сном, курение в умывалке и на дворе в выходные…

— Чего Булдырь ко мне вяжется?

— Так на то он и Булдырь, — смеётся Плешак, — болячка значит.

Гаор смеётся и кивает. И впрямь некоторые прозвища как припечатывают. Иначе и не скажешь, а сказал — и всё понятно.

— Давай эти перекатим, чует моё сердце, дёрнут меня завтра.

— Ну, раз чует, то давай, — соглашается Плешак.

Гаор теперь предусмотрительно разбавлял вопросы о словах и обычаях вот такими житейскими соображениями, чтоб Плешака лишний раз ненароком не испугать. А то… мало ли что, залететь легко, а вот выпутаться потом, ой как трудно бывает. А "Вечерний звон" теперь пели тем же сложным вольным многоголосием, как и остальные, исконные, песни, но Гаор пел, как привык, ведя песню на свой голос, и вроде ему даже как-то послышался голос Ворона, а раньше тот в пении не участвовал. Крейм-Просетитель, ох нет, чует он, не сердцем даже, битой задницей, что и тут без спецвойск, а то и Тихой конторы не обошлось, хоть и назывались они тогда по-другому. И всё больше жалел, что не налегал на историю в училище, что не обо всём расспросил деда и отца Стига, что отказался тогда поехать с Кервином к его дяде-историку. Сейчас бы у него куда больше задел был. А то…

Но мысли сами по себе, а жизнь сама по себе. Ворон, конечно, прав: у раба выбора нет, но…

— Рыжий!

— Да, господин надзиратель.

— Живо в гараж!

— Да, господин надзиратель.

Вот чёрт, как накликал! Как раз они эти энергоблоки чёртовы перетаскивать стали, Плешаку одному с ними к шабашу не управиться, а утром и так свистопляска будет. И поздно уже. Чего им там приспичило?

Но ни спорить, ни возражать Гаор себе, разумеется, не позволил. Шкура дороже. Послали, значит, идёшь.

До гаража он бежал во всю прыть, боясь не так опоздать, как замёрзнуть. И влетев туда, увидел Сторрама, и с ходу его тело само проделало остановку в уставную стойку на уставном расстоянии, а глотка гаркнула. Хорошо, в последнее мгновение успел изменить формулу.

— Рыжий здесь, хозяин!

Сторрам позволил себе улыбнуться, а стоявший рядом с ним молодой мужчина в полевой форме без знаков различия засмеялся.

103